Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник (предисловие А.Ингера)

В таком наряде повел ее к алтарю мистер Деннисон, исполнявший обязанности посаженого отца. Лисмахаго выступал воинским шагом в своем французском мундире, едва доходившем ему до половины ляжек, в походном парике, не поддающемся описанию, и чуть-чуть подмигивал с видом лукавым и ироническим. Кольцо, которое он надел ей на палец, он доселе прятал. Теперь он вынул его не без самодовольства. Это был затейливый старинный перстень, усыпанный брильянтовыми розочками; позднее Лисмахаго поведал нам, что перстень этот принадлежит его роду вот уже двести лет и что получил он его в подарок от своей бабушки. Обстоятельство сие было весьма лестно для тщеславия тетушки Табиты, которая еще ранее была чрезвычайно обрадована щедростью лейтенанта, ибо утром он преподнес дядюшке превосходную медвежью шкуру и испанское охотничье ружье, а мне — ящик с пистолетами, искусно оправленными в серебро. Тогда же подарил он мисс Дженкинс индейский кошелек, сплетенный из шелковистой травы, с двадцатью кронами в нем.

Должен вам сказать, что эта молодая леди с помощью мистера Ллойда составила третью пару, которая и принесла вчера жертву Гименею. В последнем моем письме я писал вам, что Клинкер прибег к моему посредничеству, и я не без успеха ходатайствовал ба него перед дядюшкой. Но мисс Табита крепилась до тех пор, пока с томившейся от любви Дженкинс не приключилось двух истерических припадков; тогда тетушка смягчилась, и эти два воркующих голубка посажены на всю жизнь в клетку.

Тетушка наша постаралась расщедриться и отдала невесте лишние свои платья и белье, а ее примеру последовала моя сестра; по сему случаю не оставили ее без внимания мистер Брамбл и я. Поистине это был день подношений. Мистер Деннисон настоял на том, чтобы Лидди приняла от него на мелкие расходы два банкнота по сто фунтов каждый, а его супруга подарила ей брильянтовое ожерелье, стоившее вдвое больше. К слову сказать, все члены обеих фамилий, столь счастливо соединившихся, обменялись подарками.

Поскольку сочтено было неуместным подшутить над Джорджем Деннисоном и его молодой женой, то Джек Уилсон решил потешиться над Лисмахаго и после ужина, когда леди удалились, стал усердно угощать его вином; но лейтенант, смекнув, к чему клонится сия затея, попросил пощады, говоря, что подвиг, на который он пошел, дело весьма нешуточное и что доброму христианину следовало бы молиться о ниспослании ему сил, а не ставить препоны его попыткам достигнуть благополучного завершения. Тогда его оставили в покое и позволили взойти на брачное ложе в здравом уме и полной памяти. Тут и восседал он торжественно со своею супругой, подобно Сатурну с Кибелою, покуда осушали благословенную чашу поссета, а над головою миссис Табиты Лисмахаго разломили пирог, куски которого были розданы присутствующим, по обычаю древних бриттов, полагавших, что каждый отведавший сего священного пирога увидит ночью во сне суженого или суженую.

Каверзы Уилсона обрушились всей своей тяжестью на славного Хамфри и его супругу, которых по совершении обычного обряда с бросаньем чулка отвели наверх и уложили в постель. Когда все удалились, раздалось мяуканье — это Джек ухитрился впустить в комнату кошку, надев ей на лапки ореховую скорлупу; бегая по полу, она производила такой оглушительный шум, что перепугала молодых.

Уинифред громко завизжала и съежилась под одеялом, а мистер Ллойд, уверенный, что сатана in propria persona пришел отколотить его, отложил все плотские помышления и с жаром начал молиться вслух. Наконец бедное животное, испуганное больше, чем они оба, прыгнуло на постель и жалобно замяукало. Ллойд, узнав таким образом виновника сего неприятного происшествия, встал и распахнул дверь настежь, а непрошеный гость проворно удрал. Тогда, оградив себя двойным запором от нового вторжения, он уже без всяких помех мог вкушать блаженство.

Если можно судить по лицам, то все молодые наши весьма довольны своею участью. Джордж Деннисон и его жена слишком чувствительны, чтобы явно выражать радость, но взоры их достаточно красноречивы. Миссис Табита Лисмахаго чересчур уж непристойно выражает удовлетворение любовью лейтенанта, а его обхождение — образец галантности; он целует ей руку, бормочет страстные слова, напевает нежные песенки и в то же время, без сомнения, смеется про себя над тем, что она по глупости своей верит в его искренность. Дабы доказать, сколь мало истощил его силы прошедший день, он плясал шотландскую сарабанду с обнаженной шпагой и прыгал столь высоко, что был бы, кажется, недурным канатным плясуном в «Сэдлерс Уэльс».

Когда же спрашивают мистера Мэтью Ллойда, доволен ли он своей покупкой, он, возведя очи горе, восклицает:

— За ниспосланное нам возблагодарим господа, аминь!

Его спутница жизни хихикает и прикрывает глаза рукой, притворяясь, будто ей стыдно, что она лежала в постели с мужчиной.

Итак, все наши птички довольны новым своим положением, но, может быть, они запоют другую песню, когда получше разглядят, на какую приманку они попались.