Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем

Сначала, не предвидя злого намерения его, я ни мало не оробела; потом, когда он стал глядеть на меня пламенными, сверкающими от сладострастия глазами, я несколько испугалась. Наконец, когда он начал делать мне неистовые предложения, я в такой пришла трепет, что едва не упала без чувств на пол. Громовой удар не столь бы для меня был страшен, как сии гнусные его слова, которыми он выражал мерзкое намерение свое похитить мою невинность и честь. — Я вздумала было искать себе спасения в бегстве: в сем намерении бросилась я к окну, чтобы не смотря на его высоту, выпрыгнуть из него; но он меня до сего не допустил, ухватил обеими руками и потащил на софу. Однако я, напрягши все свои силы, успела из рук его вырваться; но не имея возможности от него скрыться, а еще менее того противиться, прибегла к слезам и просьбам… Это еще более распалило неистовое сердце его, и он вторично повлек меня на ту же софу. Я и тут, сколько могла, противилась; наконец совершенно обессилев, лишилась употребления чувств. Он воспользовался сим случаем и совершил скотское свое намерение.

Опамятовавшись, я увидела себя в сладострастных объятиях похитителя невинности и чести моей и начала горько плакать. Он, смотря на меня несколько времени в молчании, сказал наконец: "Ежели ты не желаешь ускорить погибель свою, то предай вечному молчанию все то, что теперь между нами ни случилось; в противном случае, — продолжал он, — во что бы мне то ни стало, я доведу тебя до того, что ты пропадешь, как червь". Выговорив сие, он отпер дверь и выпустил меня из беседки.

Будучи от страха и стыда вне себя, едва могла я сойти с лестницы: свет померк в глазах моих; земля, казалось, колебалась под ногами моими. Отчаяние овладело мною так, что я в первом жару решилась было броситься в реку и утопиться. Но по счастью пришла мне на память мать моя (ибо я тогда позабыла все на свете). Я побежала к ней и объявила ей обо всем случившемся со мною. Бедная мать моя, поражена будучи сим известием как громовым ударом, всплеснула руками и упала без чувств на землю. Новой удар для моей чувствительности! Я бросилась к ней на помощь и горячими слезами своими старалась привести ее в чувство: в чем и успела. При шедши в себя, долго смотрела она на меня мрачными и печальными глазами, напоследок сказала томным голосом: "В злополучный час родилась ты дочь моя! Несчастие твое тем более меня ужасает, что из него, как я предвижу, неминуемо произойти должно множество других злоключений. Но так и быть! Пришло терпеть! Мы прах и черви, а господа великое дело!! Нам-то мелким людям, дорога честь наша, потому что мы кроме ее ничего не имеем; а у них всего довольно. Для них причинить насилие, похитить честь бедной девушки столько же обыкновенно, и по мнению их безгрешно, как оторвать лапу у паука. Я это давно предвидела. Не ты первая пьешь эту горькую чашу. Я о многих слыхала, многих лично знала господ, которые поступают с крестьянскими девушками точно так же, как поступил с тобою теперь барин наш. Поди, друг мой, к своей должности и храни до времени сию тайну от всех на свете; иначе погибель твоя неизбежна".

Повинуясь приказанию без меры любимой мною матери и ужасаясь будущих несчастий, я тщательно от всех скрывала печаль свою и желала, если бы только возможно было, сокрыть ее от себя самой; но она подобно как ржавчина железо, всеминутно ела сердце мое.

Барыня по возвращении своем приметя во мне таковую перемену, и любя меня со всею матернею горячностью, неоднократно спрашивала меня: от чего я так не весела? Я с своей стороны не могла ничем иным отвечать ей, как только вздохами и слезами, которые однако всячески старалась скрывать. Сим возбудила я в ней некоторое к себе подозрение. В один день сказала она мне с ласковостью: в твои лета таковая грусть не от чего другого произойти может, как от одного.

— От чего, барынька? — спросила я ее с робостью.

— Я знаю от чего, ответствовала она улыбаясь.

— Друг мой! — прибавила она, — я желаю тебе добра может быть больше, или, по крайней мере, столько же, сколько ты сама себе оного желаешь. Открой мне сердце свое. Я готова учинить тебе всякую возможную помощь. Не страшись признаться мне, ежели ты кем-нибудь занята, и коль желаешь…

Будучи тронута до глубины сердца сими милостивыми ее словами, я решилась было открыть ей важную тайну свою: но вспомнив страшные угрозы барина и наказ матери моей, бросилась к ногам ее, чувствительнейше благодаря ее за таковое участие в судьбе моей, и уверяла, что всей грусти моей причиною одна жестокая головная боль, которую я с известного времени начала чувствовать.

Она довольна была сим моим ответом, и с сожалением упрекая меня, что я давно ей не объяснилась, дала мне какой-то мази. Через несколько дней я притворилась выздоровевшею, и добрая госпожа моя так была сим обрадована, что едва не заплакала, увидев меня по-прежнему веселою и спокойною.