Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем

После обеда подали хозяину письмо. Прочитавши его, он начал извиняться, что обстоятельства заставляют его часа на два отлучиться, и усердно просил меня, чтобы я дождался его возвращения. Хозяйка, вероятно приметя, что мы хотим завести жаркой опор, оставила нас под предлогом, что идет варить кофе; потому что никто из людей, как говорила она, ей по вкусу сварить не может. Мы остались двое. Какое опасное искушение! Мы начали говорить об одной известной нам, да думаю и всем не незнакомой материи, и говорить с жаром. Наконец, когда сей жар начал увеличиваться и доходить до той степени, где он непременно бы сам собою погас, я вспомнил, что о сем происшествии намерен писать к тебе, любезный друг, но как же бы я мог писать к тебе, если бы глаза мои помутились так же, как вчера у моего товарища? Отруби ту руку по локоть, которая не желает себе добра, которая что-нибудь напишет в свое осуждение. А утаить, значит солгать. Прямое дружество не терпит лжи и обманов. Таким образом почувствовав, что лицо мое и так уже сильно горело, не стал более говорить об этой материи, которая так жестоко воспламеняет кровь.

Хозяин с хозяйкою возвратились, восхищаясь, кажется, тем, что доставили нам случай поговорить наедине, и усердно благодарили меня, что я имел терпение дождаться их. Спустя несколько минут я должен был расстаться с ними. Собеседница моя, узнав, что я на утро же оставлю их город и никогда может быть не увижусь более с ними, изъявила сердечное сожаление, ежели только можно почесть за знак сожаления слова сии: "Ах, как жаль! Как жаль"!

Так вот почему молодые люди так много любят сию благословенную чету! Дом нового Филемона есть храм, над дверьми коего написано: храм добродетели, а внутри приносят жертву порочной любви. Мужья приходят в него для того, чтобы обмануть жен своих; жены, чтобы обмануть мужей; целомудренные девицы, чтобы избавиться от нарекания и не прогневать родителей своих. Имя друзей покрывает все преступления их. Что, если бы Юпитер, оставив Олимп, пришел в сей город: я думаю, он бы всех жителей, хотя они многогрешны, вывел из сего погибельного места; а добродетельного Филемона и Бавкиду, в награду за добродетели их, посадил в Мертвое море, чтобы они купались в нем вечно.

Письмо XXXIII.

Откупщик.

Ты, может быть, думаешь, что я все еще в М. Нет! Я уже в К. Здесь все то же, что и везде: и здесь также, как и в других местах, скудной ум ходит пешком, а богатая глупость ездит на скотах. Окоты суть самая язвительная эмблемам а глупости, которую они возят.

Однако на это не смотрят: умного бедняка никогда не предпочтут богатому глупцу. Я это мною раз видал во время путешествия своего, и в добавок видел еще сего дня, бывши в гостях у одного из знакомых моих.

Когда мы сидели и дружески разговаривали между собою, взошел к нам незнакомой мне человек. Судя по грубому виду его и одеянию, а еще более по огромному брюху, которое отвисло у него до самых почти колен, я заключил, что он должен быть богатой откупщик. Так и есть! Однако как бы ты думал? При входе его все соскочили с мест своих, бросились ему на встречу, окружили его, шаркали ногами и кланялись сломя голову.

Он принимал учтивости их не иначе, как должную ему дань, и сам каждому из них, смотря по лицу, оказывал ласковость, которая ничто иное была, как грубость, только не очень грубыми словами произнесенная. Те, которые получили от него знаки благоволения, с удовольствием отходили от него к своим местам; однако никто не осмеливался сесть, потому что откупщик еще стоял.

Я, не имея никакой нужды в богатстве его, а следовательно и стоять до тех пор, пока он не сядет, сел по-прежнему на свое место. Он, приметя сие, бросил на меня презрительный взгляд и опросил одного из предстоящих пред собою, кто я таков; потом опять начал смотреть на меня и морщиться, желая верно чрез сие дать знать, что таковой поступок мой очень оскорбителен для чести и важности его. Но я очень мало занимался им и важностью его, которая состояла не в ином чем, как только в толстоте брюха. Тут подошел ко мне один из приверженных к нему и начал превозносить его громкими похвалами.

" Этот человек, — сказал он мне, — заслуживает всеобщую любовь и почтение. Он весьма разумен, потому что богат: без ума нельзя нажить богатства. Поверите ли вы, — прибавил он, — господин откупщик был крепостной человек одного помещика, выкупился и записался в купцы? Вот что делает разум"!

Я не отвечал ему ни слова и желал услышать, что будет говорить откупщик сам о себе. Он начал говорить со всеми вдруг, и каждому в особенности врал, что знал, то есть, что только можно найти глупого в голове совершенного глупца; однако ж слушателям так разумны и замысловаты казались слова его, что они не находили слов, чтобы достойно восхвалить премудрость его.