Путешествие мясника

— Фу-у-у, кажется все, — шепчу я и роняю кусок мяса на стол. Спина у меня мокрая.

— И сколько времени у тебя это заняло? Имей в виду, тут еще четыре лопатки.

— Я работаю. Работаю! — огрызаюсь я одним уголком рта на манер Индианы Джонса. Вернее, делаю вид, что огрызаюсь, чтобы не начать огрызаться по-настоящему.

Но мучения с шейно-плечевым отрубом далеко не закончены. Мне предстоит с ним еще много работы, по большей части нудной и неприятной. Для того чтобы добраться до филея, необходимо избавиться от шейного позвонка, хитро зарывшегося в мясе. К нему обязательно пристанет куча мякоти, которую потом придется вырезать, кусочек за кусочком, волокно за волокном, из всех его шишек, щелей и изгибов — отвратительная процедура, похоже, задуманная как посмертный привет бычка мяснику.

Извлечь сам филей совсем нетрудно, поскольку со всех сторон он окружен плотными, добротными пленками, зато потом придется отделять голяшку, вскрывая при этом особенно упрямый и вредный сустав, при одной мысли о котором у меня иногда опускаются руки. Зато, когда я с ним все-таки справляюсь и с силой дергаю вниз, он разлетается с упоительным хрустом, и на пол падает тяжелая и прозрачная капля синовиальной жидкости. Снятое с кости мясо коровьей ноги все пронизано крепкими белыми сухожилиями, которые необходимо вырезать. Все остальное мясо отруба — а его остается еще немало — сразу идет на фарш, но до этого необходимо извлечь из него все кости и еще толстый ломоть жира, притаившийся между мышцами. На фарш он не годится, потому что в нем полно желез. На вид они забавные и напоминают блестящие резиновые самородки самых разных цветов: серого, бордового и иногда даже зеленого, — но в гамбургере им определенно не место.

И вот наконец-то, наконец-то я заканчиваю. На все у меня ушел почти час. Эрон за это время разделал уже три отруба.

— Уф, кажется, все!

— Там тебя дожидается еще один. Принести?

— Не надо, сама справлюсь.

Вообще-то я не очень в этом уверена. Лопаточные отруба весят около семидесяти килограммов, да к тому же имеют такую форму, что их никак не ухватишь. Но я только что провозилась с первым из них битый, час и чувствую себя немного виноватой, поэтому отправляюсь в холодильную камеру одна.

Иногда лопатки висят на крючьях, и тогда взять их на руки немного легче, но сегодня мне не повезло, потому что последняя лежит на полке, примерно на уровне моего бедра. Я опускаюсь на корточки, с трудом просовываю под нее руки — одну под лодыжку, другую под хребет — и пытаюсь выпрямиться.

И мне это почти удается, я уже распрямляю колени, но в последнюю секунду все-таки теряю равновесие и опрокидываюсь на спину, а лопатка валится на меня сверху.

Блин!

Я быстро понимаю, что самой мне не подняться и придется звать на помощь, но делать этого ужасно не хочется. Пару минут я молча лежу на жестком полу, придавленная горой говядины, и размышляю о том, что такое положение мне что-то сильно напоминает.

— Хуан? Послушай, Хуан!

Дверь в холодильную камеру закрывается герметично, и, если я хочу, чтобы меня услышали, придется кричать погромче. Проще всего попросить о помощи Хуана: в нем нет ни капли ехидства, а к тому же нам с ним уже как-то довелось вместе пережить приключение в холодильнике. Пару месяцев назад в лавку поступила особенно большая партия мяса, и я помогала Хуану распределить ее по полкам и крюкам. Крюки висели на толстых стальных прутьях, а те в свою очередь концами лежали на верхних полках металлических стеллажей, стоящих вдоль стен. На эти крюки мы подвешивали свиные полутуши, лопаточные и тазобедренные отруба говядины и целых баранов. В холодильнике образовалась жуткая теснота. Невысокий Хуан совсем потерялся среди свисающих туш, когда откуда-то сверху вдруг раздался зловещий и очень громкий скрежет. Мы с Хуаном одновременно подняли головы и посмотрели на стальные прутья, решив, что они не выдержали веса мяса, но оказалось, что дело обстоит еще хуже. Металлические стеллажи раскачивались под всей этой семисоткилограммовой тяжестью и, кажется, уже начинали складываться.

— Послушай, ты давай-ка…

Но Хуан уже и сам поспешно продирался через раскачивающиеся на крючьях туши. Едва он успел выскочить, как полки начали рушиться, и горы свинины и говядины, словно в замедленной съемке, с грохотом валились на пол. Зрелище было жутким: как будто у нас на глазах тонул налетевший на риф корабль, падали мачты, разламывался на части корпус судна.

— Что, черт возьми, у вас тут творится?! — услышали мы крик Джессики, но не успели ответить; она распахнула дверь и сама все увидела.

— Слава богу, хоть вы успели выбраться, — только и смогла пробормотать она.

Так что у нас с Хуаном есть общие воспоминания, и именно его я собираюсь сейчас просить о спасении.

— Хуан! Можешь мне помочь?