Это было несколько ночей спустя. Небо покрылось облаками, и стоял непроглядный мрак; поэтому Торстейн поместил керосиновый фонарь около своей головы, чтобы ночные вахтенные, сменяясь, видели, куда ставить ноги. Часов около четырех Торстейн проснулся оттого, что фонарь свалился и что-то холодное и скользкое хлестало его по ушам. Летучая рыба, решил он, и стал шарить кругом, чтобы вышвырнуть ее. Он схватил что-то длинное, мокрое, извивающееся, как змея, и поспешил тут же отдернуть руку. Пока Торстейн старался зажечь потухнувший фонарь, невидимый ночной гость увильнул и успел вползти на Германа. Герман вскочил, разбудив этим меня; мне сразу же пришел на ум гигантский спрут, который всплывает по ночам на поверхность в этих водах. Когда наконец зажегся фонарь, Герман сидел с торжествующим видом, зажав в руке извивающуюся угрем длинную тонкую рыбу. Она была длиной в метр, с змеевидным телом и громадными черными глазами; длинная морда заканчивалась хищной пастью, усеянной большими острыми зубами. Зубы могли складываться назад, пропуская глотаемую пищу. Под нажимом руки Германа хищник вдруг отрыгнул большеглазую белую рыбу сантиметров в 20 длиной, вслед за ней — еще одну. Это были явно глубоководные рыбы, сильно искалеченные зубами рыбы-змеи. Тонкая кожа хищника отливала на спине сине-фиолетовым цветом, брюхо было сине-стальным; от наших прикосновений кожа слезала большими лоскутами.
В конце концов наша возня разбудила Бенгта, и мы поднесли к его глазам фонарь и длинную рыбину. Он сел сонно в спальном мешке и произнес невозмутимо:
— Не-е-е, таких тварей на свете не бывает.
После чего повернулся и преспокойно уснул опять. И он был в известном смысле прав, так как впоследствии оказалось, что мы шестеро, встретившиеся с этой рыбой при свете керосинового фонаря в бамбуковой хижине, первыми увидали ее живой, ранее находили только ее скелеты — на побережье Южной Америки и на Галапагосских островах — и то всего несколько раз; ихтиологи назвали ее Gempylus, или змеевидная скумбрия, и считали, что она живет только на дне глубочайших морских впадин, — так как никто не видел ее живой. Но если Gempylus и обитал на большой глубине, то, очевидно, только днем, когда солнце слепило его громадные глаза. Ибо нам пришлось лично убедиться, что по ночам рыба-змея орудовала даже над уровнем моря.
Восемь дней спустя после того, как эта редкость забралась в спальный мешок к Торстейну, к нам заявился еще один гость из той же семьи. Как и тогда, было около четырех часов утра; луна зашла, так что было совершенно темно, если не считать света звезд. Плот управлялся легко, и когда моя вахта подошла к концу, я пошел вдоль края плота проверить, всё ли в порядке к сдаче дежурства. Вокруг пояса у меня, как всегда у вахтенного, был обвязан трос. С фонарем в руке я осторожно обходил мачту по крайнему бревну. Бревно было мокрое и скользкое, и я не на шутку рассердился, когда кто-то вдруг ухватился за веревку позади меня и дернул так, что я еле удержал равновесие. Я раздраженно обернулся, выставив фонарь вперед, но никого не обнаружил. Вдруг кто-то снова затряс и задергал трос, и тут я разглядел на палубе что-то блестящее и извивающееся. Это был новый Gempylus. Он так сильно стиснул челюсти, что несколько зубов сломалось, когда я высвобождал из его пасти веревку. Видимо, фонарь осветил белый шевелящийся трос, и наш гость из морских глубин совершил отчаянный прыжок в надежде ухватить лакомый кусочек. Он кончил свой путь в банке с формалином.
Океан таит в себе много неожиданностей для того, кто живет на его поверхности и продвигается по ней медленно и бесшумно. Охотник, с треском ломящийся сквозь кустарник в лесу, может вернуться разочарованным и сообщить, что там нет ни одной живой твари. Другой сядет бесшумно на пеньке и станет тихо ждать, — и вскоре услышит разные шорохи, увидит изучающие его любопытные глаза. То же и в море. Мы бороздим волны, стуча моторами и поршнями, а потом возвращаемся и заявляем, что в море совершенно пустынно.
Что касается нашей экспедиции, то не проходило дня, чтобы нас не навестили любопытные гости, — они так и сновали вокруг, а некоторые из них, как макрели и лоцманы, настолько освоились с нами, что сопровождали плот через весь океан, не отставая ни на шаг ни дном, ни ночью.