«Кон-Тики» кренился не так уж сильно. Он держался на волнах лучше, чем любая лодка соответствующих размеров, но было невозможно предугадать, в какую именно сторону будет очередной наклон, и мы никак не могли усвоить настоящую морскую походку.
На третью ночь волнение несколько ослабело, хотя ветер дул с прежней силой. Часов около четырех неожиданно нагрянула какая-то замешкавшаяся волна, и не успели рулевые опомниться, как нас уже развернуло на 180°. Парус забарабанил о хижину, грозя разнести ее и себя в клочья. Все наверх — крепить груз, подтягивать тросы и шкоты, чтобы вернуть плот в нужное положение и заставить парус принять правильную форму! Но плот не хотел нас слушаться. Он твердо решил продолжать путь задом наперед. Сколько мы ни тянули, толкали и гребли, все наши усилия привели лишь к тому, что двое из членов экипажа чуть не свалились за борт прямо в волны, не успев в темноте увернуться от паруса. Тем временем море заметно приутихло. Окоченевшие и избитые, с кровоточащими руками и одуревшей головой мы немногого стоили. Лучше было поберечь силы на тот случай, если волны опять разыграются всерьез. Следовало быть готовыми ко всему. Мы решили спустить парус и закрепить его на рее. «Кон-Тики» повернулся боком и заскользил по волнам, как пробка. Надежно принайтовав весь груз, мы отменили вахты, и вся шестерка протиснулась в хижину, где и уснула мертвым сном.
Мы и не подозревали тогда, что наши самые тяжелые вахты уже позади. И только значительно позже мы открыли простой и гениальный метод, которым инки управляли своими плотами.
Проснулись мы уже днем, оттого, что попугай начал кричать и свистеть, прыгая взад и вперед на своей жердочке. Волны были еще высокими, но шли ровными длинными грядами, — это была уже не та бурная мешанина, что накануне. А главное, солнце ласково пригревало бамбуковую палубу, придавая окружавшему нас морю светлый и дружелюбный вид. Что из того, что волны бурлили и дыбились, покуда они не трогали нас на плоту! Что из того, что они вырастали стеной перед самым носом, когда мы знали, что плот в следующую секунду перевалит через пенистый гребень, сгладив его словно тяжелым катком, когда мощная и грозная водяная гора лишь поднимала нас вверх на своем горбу и пробегала с шипеньем и бульканьем под нашими ногами! Древние перуанские мастера бесспорно знали, что делают, когда предпочли плот полому корпусу лодки, легко наполнявшемуся водой, и строили свое судно такой длины, что оно умещалось на одной волне. Бальзовый плот можно было сравнить с дорожным катком, но только сделанным из пробки.
Эрик измерил высоту солнца и установил, что в дополнение к ходу под парусом нас сильно сносило течением на север параллельно побережью. Мы по-прежнему находились в течении Гумбольдта, милях в ста от суши. Теперь нас волновало одно — как бы плот не был подхвачен беспорядочными течениями к югу от островов Галапагос. Это могло привести к роковым последствиям, так как «Кон-Тики» оказался бы игрушкой сильных, извилистых морских течений, устремляющихся в сторону Центральной Америки. Если же всё будет идти в соответствии с нашими расчетами, мы повернем с главным течением на запад в сторону океана раньше, чем попадем в область Галапагосского архипелага. Ветер дул по-прежнему точно с юго-востока. Мы подняли парус, развернулись кормой к ветру и снова наладили несение вахты.
Кнют оправился от морской болезни; вместе с Торстейном он забрался на раскачивавшуюся верхушку мачты, где они стали экспериментировать с разного рода загадочными антеннами, подвязывая их то к воздушным шарам, то к большим бумажным змеям. Вдруг кто-то из них закричал из «радиоугла», что слышит вызов радиостанции военно-морского ведомства в Лиме. Оттуда сообщали, что самолет американского посла вылетел с побережья, чтобы попрощаться с нами и поглядеть, как-то мы выглядим со стороны в открытом море. Вслед за тем нам удалось непосредственно связаться с бортрадистом, и состоялся неожиданный разговор с секретарем экспедиции Герд Волд, — она тоже была на борту самолета. Мы сообщили свои координаты с предельной, доступной нам, точностью и несколько часов подряд слали в эфир пеленг. Голос самолета в эфире звучал то сильнее, то слабее, по мере того как он кружился в поисках нас. Но гул мотора нам так и не пришлось услышать, не удалось и увидеть самолет. Не так-то это было просто — обнаружить низко сидящий в воде плот среди волн, а наше собственное поле зрения было сильно ограничено. В конце концов летчик был вынужден сдаться и повернуть назад. Это была единственная попытка разыскать нас в море.