Однако мы не видели ни одной живой души. Поселок, казалось, совершенно вымер. Что-то они затеяли? На самом берегу, за молом из коралловых глыб, показались две одинокие длинные фигуры,—одна худая, другая толстая, как бочка. Лодки доставили нас прямо к ним; мы поздоровались. Это был вождь Тека и его заместитель Тупухоэ, чья дружелюбная улыбка моментально покорила наши сердца. Тека являл собой пример мудрого государственного деятеля и дипломата, Тупухоэ же был настоящее дитя природы, полный жизненной силы, на редкость энергичный и веселый. Его мощная фигура и величественная осанка полностью соответствовали нашим представлениям о настоящем полинезийском вожде. Собственно, он и был вождем острова, а Тека мало-помалу выдвинулся на первое место благодаря тому, что говорил по-французски и умел считать и писать,— это гарантировало деревню от обсчетов, когда с Таити приходила шхуна за копрой.
Тека объяснил, что мы должны отправиться строем к деревенскому дому собраний. Выстроившись должным образом на берегу, мы торжественным маршем зашагали в деревню, — впереди Герман с привязанным к гарпунному древку флагом, за ним я в сопровождении обоих вождей.
Торговля с Таити наложила свой отпечаток на весь вид деревни: шхуна доставляла на остров доски и гофрированную жесть. Таким образом, наряду с хижинами, выстроенными в старом живописном стиле из корявых ветвей и пальмовых листьев, мы увидели нечто вроде маленьких тропических бунгало.[54]
Между пальмами в стороне стояла большая дощатая постройка — дом собраний, где предстояло поселиться нашей шестерке. С флагом в руках мы вошли через маленькую заднюю дверь и вышли наружу на широкую лестницу перед фасадом. Здесь на площадке перед домом собралось всё население деревни — мужчины и женщины, дети и старики. На всех лицах была написана глубокая серьезность, даже наши веселые приятели с острова Кон-Тики не подавали виду, что узнают нас.Но вот мы выстроились на лестнице, и туземцы дружно грянули... «Марсельезу»! Слова знал только вождь, он же был запевалой, но в общем исполнение прошло гладко, если не считать, что некоторые старухи фальшивили на высоких нотах. Чувствовалось, что туземцы немало потрудились, разучивая французский гимн! Затем были подняты французский и норвежский флаги. На этом официальная часть закончилась, и вождь Тека отошел в сторону, — настал черед толстого Тупухоэ выступить в роли церемониймейстера. По его знаку толпа запела снова; на этот, раз дело пошло куда более гладко, потому что и музыка и слова были национальные. Да и кто может поспорить с полинезийцами в исполнении их собственной хюла! При всей Своей простоте мелодия оказалась такой захватывающей, что мы как завороженные слушали ее под аккомпанемент океанского прибоя. Несколько запевал вели постоянно варьирующую мелодию, то и дело поддерживаемые всем хором. Слова песни повторялись: «Здравствуй, Теки Тераи Матеата вместе с твоими людьми, что прибыли через океан на паэ-паэ к нам на Рароиа, здравствуйте, пусть ваше пребывание среди нас продлится, и пусть у нас будут одни и те же воспоминания, чтобы мы всегда были вместе, даже когда вы уедете в дальние страны. Добрый день».
Мы уговорили их повторить эту песню, и чем дальше, тем живее и непринужденнее чувствовали себя наши новые друзья. Тупухоэ попросил меня рассказать о том, что волновало всех жителей поселка, — почему мы пересекли океан на паэ-паэ. Тека взялся переводить мою речь с французского.
Моя аудитория, хотя и не получившая образования, оказалась в высшей степени интеллигентной. Я рассказал, что мне пришлось
Тека закончил перевод, и в ту же секунду вперед выскочил Тупухоэ — взволнованный и разгоряченный, словно в экстазе. Он горячо говорил что-то по-полинезийски, размахивая руками, указывал в сторону неба и на нас, постоянно повторяя имя Тики. Я ничего не понимал из его скороговорки, но собравшиеся жадно глотали каждое слово и были явно захвачены его красноречием. Зато Тека слегка растерялся, когда дело дошло до перевода.