Путешествие на край комнаты

— Потому что я Оушен. — А счастье было так близко. Солнце приятственно грело кожу. Главное — отрешиться от этого недоумка. Тем более что он, кажется, замолчал.

К сожалению, ненадолго.

— Знаешь, что лучше всего на свете? — спросил он. Он ждал, что сейчас я скажу, что не знаю, и попрошу меня просветить. Но я ничего не сказала.

— Поход в кино.

Он был уверен, что я спрошу почему. Но я не спросила.

— Если тебе это нравится, то пойти в кино — это лучше всего на свете.

— Как мало тебе надо для счастья. — И кто меня за язык тянул?

— Нет. Для счастья мне надо много. Просто если тебе в удовольствие сходить в кино, это значит, что ты умеешь получить удовольствие от всего. Потому что если тебе в удовольствие ходить в кино, это значит, что ты обрел внутреннее равновесие и живешь в мире с собой. Умиротворение — это главное.

Я демонстративно закрыла глаза. Блаженная тишина не продлилась и двух минут.

— А знаешь, что самое грустное? Хочешь скажу? — спросил он.

Я решила избрать предельно прямой подход:

— Нет.

— Грустные истории в книгах, это когда падает самолет, и там сидят два пилота, и у них только один парашют. Но по-настоящему грустно, когда у них пять парашютов, но ни тот, ни другой не успевают выпрыгнуть вовремя, потому что отчаянно спорят друг с другом.

— А из-за чего они спорят?

— Да из-за всего. «Ты взял самый лучший парашют». «Держи самолет, пока я буду прыгать». «Я всегда тебя ненавидел». «Ты должен был проследить, чтобы бак был полным». И так далее, и так далее. Вот это по-настоящему грустно. А когда я говорил про умиротворение, я имел в виду не расслабень после хорошего секса.

Я загораю, повторяла я про себя. Я просто лежу, загораю. И вообще с людьми надо ладить. Все говорят, что с людьми надо ладить.

— Хочу тебе кое в чем признаться.

Он ждал, что сейчас я спрошу, в чем признаться. Но я не спросила.

— Моя девушка работала в частном доме, au pair [работать за стол и кров (фр.)]. А я работал упаковщиком на товарном складе. Ты сама никогда не работала на товарном складе? Проходишь десять шагов, берешь какую-нибудь хреновину. Потом — десять шагов обратно, к упаковочному столу. Упаковываешь хреновину, лепишь к ней этикетку, и она отправляется восвояси. Потом проходишь двенадцать шагов, берешь очередную хреновину, возвращаешься к упаковочному столу, упаковываешь товар, лепишь к нему этикетку, и он отправляется восвояси. Потом идешь за следующей хреновиной. Иногда надо пройти шагов тридцать-сорок. Там у нас были ребята, которые проработали упаковщиками лет семь-восемь. Мы там ржали над самыми идиотскими анекдотами. Потому что уже через полчаса после начала смены все умирали от скуки. Мне казалось, я точно рехнусь. И платили гроши. На еду еле-еле хватало, не говоря уже обо всем остальном.

А моя подруга и вовсе работала au pair одной богатой тетки. Она готовила, убирала и служила живой охранной сигнализацией. Типа дом сторожила. А дом был — не дом, а какая-то крепость: решетки на окнах, сигнализация — чуть ли не в каждой комнате, укрепленные стены с расчетом на танковую атаку. И собаки… интересно, откуда берутся такие собаки? Не всякий лев может похвастать такими размерами. А уж свирепые — страшное дело. Если опять же про львов, то я видел львов добродушнее. Просто не псы, а чудовища. Я бы вот не решился связаться с такой собачкой, даже будь у меня пистолет. Потому что в такую зверюгу стреляй хоть в упор, а ей хоть бы хны… то есть я не стрелял, но почему-то мне так представляется…

— Да, крутые собачки, — вставила я для поддержания разговора.

— Куда уж круче. Мне, может быть, и не приходится часто сталкиваться с богатеями, но тут формула очень простая. Чем человек богаче, тем сильнее ты его ненавидишь. Потому что большие деньги — это всегда нечестно. Есть только два способа разбогатеть: либо родиться в богатой семье, либо украсть эти деньги у кого-то другого. Знаешь, сколько на свете несчастных людей? То есть несчастных по-настоящему?

— Смотря что понимать под несчастьем.

— Нет. Я скажу тебе сколько. Несчастный по-настоящему — кто-то один. Где-то ходит такой человек, глобально прибитый жизнью. Потому что у всех остальных есть кого обосрать. Даже если ты в полной жопе, все равно где-то есть люди, которым значительно хуже. У самого распоследнего уборщика в самом засранном сортире в самой паршивой стране есть помощник, которому еще хуже, а у помощника есть помощник помощника, и так далее — по цепочке, и, в конце концов, должен остаться один человек, которому некого обосрать, и вот это уже кирдык.

— Очень циничный подход.

— Да, это обычный ответ, когда человеку не нравится то, что ты говоришь, или когда его бесят твои рассуждения. Так на чем я там остановился?

— Что ты ненавидишь богатых?

— Ага.

— А как же Хорхе? По-моему, очень приятный человек.