Путешествие на край тысячелетия

Поэтому она лишь улыбается и мило склоняет голову, когда рав Эльбаз неожиданно поворачивается к ней и с хитроватой вежливостью осведомляется о ее самочувствии, как бы требуя признания, что его замечательная речь на суде тоже была одной из причин ее обморока в роще. А позже, когда они, уже в полночь, спускаются по переулку Ля-Арп, мимо статуи человека с арфой в руках, и снова слышат сильный запах близкой реки, она опять улыбается и смиренно склоняет голову, но на этот раз уже перед магрибским купцом, своим дядей, который по заново подтвержденному праву главы семьи препоручает ей обеих своих жен, чтобы самому в нетерпении поспешить на корабль и сообщить изнывающему в тревоге исмаилиту, что его молитвы Аллаху не пропали втуне и что с утра можно будет уже начать долгожданную разгрузку товаров. И, получив это поручение, госпожа Абулафия послушно отводит двух женщин в их комнаты наверху, слегка взбивает постель и подушку в комнате рава Эльбаза, чтобы спокойному сну севильского мудреца не мешало столь близкое соседство двух женщин, скрывшихся сейчас поодиночке в отведенных им местах, и лишь затем, оставшись наконец одна, приказывает старой служанке согреть ей воду для мытья в той маленькой комнатке, которую выделил ей с мужем молодой господин Левинас.

Обнаженная, сидя по пояс в большом, глубоком, украшенном тонким орнаментом медном тазу, который подарил ей Абулафия к их помолвке, и сверкая, несмотря на свой возраст, свежестью и белизной, эта голубоглазая женщина обмывает, с помощью старой няньки, свое маленькое порозовевшее тело, однако не затем, чтобы вовсе избавиться от въедливого запаха эликсира пустыни, а лишь для того, чтобы разбавить его привычным запахом своего мыла. А затем, видя, что Абулафия уже намерен войти и раздеться, она отсылает няньку и поднимается навстречу мужу во всем великолепии своей наготы, прежде чем набросить на себя самую тонкую и прозрачную из всех своих ночных рубашек. И покуда этот кудрявый молодой мужчина, муж и племянник, отстраняющий и влекомый, переводчик и обвиняемый, побежденный и победитель в одном лице, поспешно срывает с себя одну за другой свои одежды, она медленно и спокойно извещает его, в словах, которым лишь глубокая ночь способна придать такую бесповоротность, что, поскольку ее ретия

потерпела поражение и он, Абулафия, конечно же, собирается возродить теперь свое сотрудничество с дядей-двоеженцем, она, его жена, отныне провозглашает себя «иша моредет», то есть «взбунтовавшейся женой

», как именуют женщину, которая больше не желает принимать своего мужа. А согласно древнему и безоговорочному галахическому правилу, установленному даже не мудрыми раввинами Ашкеназа, а самими вавилонскими гаонами

, которых во всем еврейском мире признают последней инстанцией во всех вопросах Галахи, бунтарку, которая больше не желает принимать своего мужа, супруг обязан немедленно изгнать.

Однако голова Абулафии так вскружена сейчас желанием, что он не в состоянии вдуматься в эти дерзновенные слова и продолжает торопливо раздеваться, как будто слова эти произнесены не той вожделенной женщиной, которая, сверкая чистотой, открывает сейчас перед ним, под прозрачной тканью рубашки, всю полноту уготованных для него наслаждений, а принадлежат ее незримой, яростной, взбунтовавшейся тени, которой хотелось бы, чтобы его закипающее от страсти семя впустую выплеснулось на холодные плиты каменного пола. Поэтому он упрямо молчит и с глухотой человека, одержимого вожделением, стаскивает с себя последнюю рубаху, одновременно, краем глаза, примечая в стоящем на тумбочке небольшом зеркале свое лицо, закопченное пламенем костра, и руки, расцарапанные в отчаянных поисках этой же самой женщины, которая несколько часов назад хотела, как он был уверен, учинить в лесной чаще то же, что другая учинила несколько лет назад в морской пучине.