В священные канонические тексты единобожцев сказания о Небесных Посланниках не входили. Звезда и Камень были святынями единственно братства Хранителей, хотя и почитались другими верующими. Та бутафория, что изображала Звезду Фоа на бархатной подушечке в храме, была выполнена из кости с алмазными вкраплениями. О существовании крипты Джелу было известно от Скея, но как туда проникнуть, Скей не знал. Не знал он и о том, известно ли кому-нибудь еще, кроме Айгела Кpая, как в крипту вообще попадают живые существа, ибо старый храмовый вход, о котором говорил Скей, был ныне заложен камнем, оштукатурен и расписан картинками из житий монастырских подвижников прежних лет.
Ходить к колодцам с двумя деревянными бадьями на коромысле и изредка посыпать дорожку в снегу золой, чтоб не было скользко от пролитой воды, не казалось Джелу такой уж тяжелой работой. Пищу в обители вкушали дважды: утром и на исходе дня. Мылись не все, не часто и не вместе. Две бочки послушнику Юргу надо было наполнить к завтраку, две вечером, и, помимо того, еще большой чан для бани не реже, чем раз в пять дней. Кроме него водоносами трудились еще три человека; назначенный старшим был справедлив и работу распределял разумно, жили в обители не впроголодь, чем Джел, которого все в Таргене пугали голодными северными зимами, был приятно удивлен. Но он носил воду два дня, три дня, десять дней, две декады - он мог носить ее тысячу лет - и ни на шаг не приблизиться к цели. Все вокруг было обычно, размеренная монастырская жизнь текла веками заведенным порядком: встать за половину стражи до рассвета, натаскать воды, отстоять утреннюю службу в храме, пойти на трапезу, сопровождаемую душеполезными чтениями, получить передышку в три четверти стражи, когда монахам положено совершать дневные молитвословия в кельях, натаскать воды, отстоять вечернюю службу, поесть, лечь спать.
Терпение Джела грозило вот-вот лопнуть. Скей не показывался ему на глаза, а Айгел Край изволил и вовсе уехать из обители. Утешать себя тем, что скоро только кошки родятся, да и те слепые, Джелу с каждым днем казалось делом все менее серьезным. Каменная горка находилась за замерзшим озером, устройство для считывания кода с чужого ключа лежало у него в кармане, - настоящий ключ ему достаточно было просто увидеть, - и до обратной стороны Неба - вот, рукой подать. А он каждый день носил воду и не знал, как сдвинуть обстоятельства с мертвой точки.
Проще всего оказалось сохранять молчание - ему просто не с кем и не о чем здесь было разговаривать. Единственным испытанием для его выдержки на стезе великого молчальника служил банный истопник Зут. Он тоже считался пока новеньким, хотя прибыл в обитель месяца на три-четыре раньше Джела. Похвальных отзывов о себе Зут еще не снискал. Он происходил из аристократического рода и был двоюродным племянником настоятеля, поэтому вначале ему определили более почтенное место работ, а в истопники он был разжалован за что-то вроде нарушения субординации. Зут не был мстителен, жаден или зол. Плохо в нем оказалось другое. При весьма своеобразном понятии о смешном он считал себя непревзойденным острословом. Похабные сказки, обидные и грязные шутки, скользкие замечания и намеки сыпались из него, как горох из рванного мешка. То, что никто в монастыре не желает его по доброй воле слушать, нимало Зута не смущало. Он выбирал жертву, цеплялся, как репей, и выдавал по порядку весь свой репертуар. Не попросить Зута заткнуться, Джелу временами было трудновато, однако, до поры до времени он считал его недостойным своего царственного внимания и прощал даже панибратский жест, тычок в спину или удар ладонью по плечу. Но однажды Зут все-таки умудрился вывести Джела из себя.
Как-то вечером их с Зутом, дав им по стеклянной банке, отправили собирать слизняков в подвал. Слизни, которые жили там на стенах, если собрать их несколько вместе и встряхнуть, ярко светились в темноте. Зут был в хорошем настроении и увлекся собиранием слизней. Обнаруживая где-нибудь за огромной бочкой с маслом очередную добычу, он каждый раз восклицал: "Здравствуйте, господин слизнячок!" Когда в банке у Джела было целых шесть слизней, и охота близилась к завершению, Зут вдруг спросил:
- А почему ты не разговариваешь? Ты умеешь?
Джел пожал плечами, не зная, видим ли этот знак Зуту в зеленовато-синем свете баночки со слизнями.
- Умеешь, - понял его Зут. - А почему тогда не хочешь?
Джел поманил Зута пальцем и на пыльном боку бочки начертал: "Эргр не разрешает". Зут хмыкнул и подправил "э" на "а". Получилось неприличное слово, на северном языке означавшее мужеложца.
Джел стер надпись ладонью и направился к выходу из подвала.
- Смотри ты, какой правильный, - пробурчал Зут ему в спину и потопал следом. - Ну и скучный здесь народ. Веселее жить надо!