В ушах все еще стоял гром от выстрелов, и Хортон чувствовал себя, словно оглушенная динамитом рыба. Он попытался разжать пальцы, держащие револьвер, но вместо этого рука поползла вниз и ловким движением всунула оружие в кобуру. Джимми в ужасе смотрел на три распростертых тела служителей порядка и понимал, что теперь ему конец. Но самым страшным было даже не это, а тот факт, что он совершенно не хотел стрелять по ним, у него даже в мыслях не было подобной дикости. Что-то словно заставило его это сделать, и он был лишь марионеткой, которая не в силах сопротивляться чужой воле.
Пальцы его левой руки разжались, уронив стакан, с грохотом разбившийся об пол. Хортон вновь оглядел трупы, как-то тихо и по-звериному взвизгнул и попятился назад, к двери. Наощупь он выполз к крыльцу и почти нос к носу столкнулся с женщиной, закутанной в длинную шаль. Она стояла возле лошадей и обеспокоенно смотрела на него.
– Что произошло, сэр? Я слышала стрельбу. Я живу здесь совсем рядом. Меня зовут мисс Картер, мой муж – здешний шериф. С ним все в порядке? – спросила она, с надеждой заглядывая ему в глаза. – Я так боюсь за него… В последние годы он сильно сдает. Сколько раз я говорила ему уходить со службы, но он не хочет.
Женщина печально покачала головой.
– Теперь каждый раз слыша стрельбу у офиса, я холодею от ужаса и выскакиваю на улицу, чтобы удостовериться, что он цел. Я знаю, это глупо и очень опасно, но я ничего не могу с собой по…
Прежде чем Хортон успел что-то сообразить, правая рука вновь скользнула к кобуре и выхватила револьвер. Джимми почти не чувствовал руку, она была словно онемевшей. Ей было невозможно управлять, и он мог лишь наблюдать за происходящим со стороны. Большой палец взвел курок, а указательный нажал на крючок, и голова мисс Картер лопнула, как недозрелый арбуз. Джимми закричал и вновь попытался разжать пальцы, стискивающие рукоять с гравировкой черепа, и теперь ему это удалось. Поблескивающий револьвер упал на землю и легонько звякнул, словно обиженный таким обращением.
Как это произошло? Как он мог выстрелить в женщину? Что управляло его рукой? Хортона настолько захлестнул ужас, что ему показалось, будто у него вот-вот помутится рассудок. Он никак не желал воспринимать происходящее и отказывался верить, что его руками только что были убиты четыре невинных человека. Он вспомнил, как застрелил Пирсона, вспомнил то, что совсем не хотел этого делать, но рука словно на автомате сама скользнула в кобуру и выхватила пушку. Тогда он списал это на испуг и на инстинкт, потому как ждал, что раненый Пирсон, несмотря на свое тяжелое состояние, все-таки попытается что-нибудь предпринять. Но теперь же… Теперь он был уверен, что это было абсолютно не его желание. Словно револьвер сам захотел, чтобы его выхватили и нажали на курок.
Пирсон что-то пытался сказать ему перед смертью. Что-то про револьвер. Хотел о чем-то предупредить? Предостеречь? Или этот револьвер был его злобным продолжением, впитавшим ярость и человеконенавистничество своего хозяина, убивавшего с упоением?
Хортон ничего не понимал и не хотел понимать. В его голове творился настоящий хаос, паника переполняла его рассудок, и он совсем не знал, что ему теперь делать. Можно забыть про двенадцать тысяч, про все что он сделал, не факт, что ему вообще теперь удастся сбежать. Кто ему поверит? Кто вообще может вообразить, что револьвер сам заставляет хозяина стрелять в людей?
Привлеченные звуком выстрела, на улице стали появляться первые горожане. Солнце медленно поднималось на бледном небосклоне, и очень скоро все увидят женщину с отстреленной головой, а затем, когда пойдут к шерифу, найдут там еще три трупа. Подгоняемый ужасом, словно кнутом, Хортон запрыгнул на свою лошадь и с силой пришпорил встревоженное животное.
– Пошла! Пошла! – заорал он, краем глаза видя, как к распростертому у крыльца телу направляется кто-то из разбуженных пальбой местных жителей.
Он скакал, наверное, часа два и чуть не загнал лошадь. Очутившись где-то посреди прерий, откуда не было видно ни одно поселение, он, наконец, остановился, сполз с седла и плюхнулся в пыль, все еще пребывая в состоянии глубочайшего шока. Хортон до сих пор не мог поверить, что все это случилось именно с ним. Руки дрожали, как после недельного запоя, живот подводило, будто он съел что-то несвежее или заплесневелое. Он совершенно точно отдавал отчет в своих действиях и понимал, что не мог без причины убить четверых человек. У него и в мыслях не было подобного. Это не могло быть наваждением, помутнением и чем угодно еще. Хортон всегда был здравым в своих рассуждениях и никогда не совершал опрометчивых поступков даже в пьяном виде. Что управляло его рукой? Что за сила жила в этом блестящем револьвере?