Путешествие по Камчатке в 1908--1909 гг.

   29 августа, с утра, туман то гуще, то реже; ветер начинает усиливаться. Новые разведки выяснили, что весь спуск в обе пади абсолютно недоступен для лошадей. У самого низа падей, даже там, где почти весь спуск счастливо пройден, везде около 10 саж. отвесного каменного уступа. Где есть ключики, там они, дойдя до уступа, сбегают водопадиком настолько отвесно, что под струей последнего можно пройти сухо. Самые склоны обросли всюду ольховником, и только держась за последний, можно кое-как ползти по ним. По дну Семячинской пади густые, сплошные заросли ольховника все сильно наклонены в сторону моря (от давления снегов зимой), и потому через них можно пробраться, хотя и с трудом, но спуска и здесь нет. Внизу у частых там ключей травы очень высоки и еще совершенно зелены и свежи.

   Главный исток речки, по-видимому, это -- ущелье большой фумаролы, куда стекают воды с фирнов Кихпинича; несмотря на это и на то, что она образует у выхода своего из узкого ущелья с высокими отвесными стенками водопад в несколько аршин вышины, она приходит в общую падь еще теплой и с запахом сероводорода. Затем она принимает речку Узона. Ниже спуска, в версте уже после расширения долины, выходит справа и речка, текущая с Семячика. Еще ниже, верстах в пяти далее, ущелье это делает колено, сильно отклоняясь вправо.

   30 августа мы решили идти обратно в Узон и обойти Кихпинич с севера. Такой маршрут позволял лучше ознакомиться с морским берегом и был к тому же верен, так как с этой стороны спуск к морю был уже ранее осмотрен нашими людьми (22 августа) и признан удобным, другие же спуски с дола могли оказаться не лучше нашего. Одной из причин неудачи явилось то, что я вообще весь свой маршрут сообразовал с описанием Дитмара. У него же, как оказалось теперь и совершенно подтвердилось потом из беседы с геологом С. А. Конради, прошедшим на Кроноцкое озеро с моря в июле этого же года, Кихпиничем (см. Дитмар, стр. 649--652 и рис. на стр. 652) назван не настоящий Кихпинич, а Большой Семячик, тогда как под Большим Семячиком приходится подразумевать северный конус Малого Семячика или, как его теперь называют на Камчатке, Березового хребта. Таким образом, читая у него, что он от южной окраины Узона пошел по долу к подножию Кихпинича, я пошел к Кихпиничу, а не к западному углу Большого Семячика, как бы следовало, и спуск искал к р. Тихой, а не к р. Семячик, в долину которой Дитмар, хотя и с большим затруднением, все-таки мог спуститься.

   Кроме того, вся эта местность с ее крайне рыхлым грунтом, по-видимому, сильно заросла растительностью и сильно размыта весенними и дождевыми водами со времен Дитмара, благодаря чему довольно сильно изменилась; возможно, что и здесь был тогда спуск, затем разрушенный водами, собирающимися сюда по двум большим распадкам мыса, особенно благодаря скоплению снега в вершинах этих распадков. Если бы спуск был завален массами лапиллей, пемзы и дресвы, то лошади могли бы спуститься, несмотря на крутизну, а все эти продукты извержений легко уносятся водой.

   Туман все еще густой; над морем он похож на отдельную снеговую горную цепь; долину он совершенно скрыл от глаз, то подвигаясь к нам, то отодвигаясь; на верху же дола совершенно ясно и чисто.

   Сегодня новая беда -- заболел С. Козлов; и его жалко, и оставаться на месте, когда каждый день может выпасть снег, нельзя. Освободили для него одну лошадь, -- на седле он еще как-нибудь продержится.

   Ветер усиливается; верхний слой тумана распался на отдельные облака. Сначала я еще предполагал поразведать путь к Семячику, но вскоре убедился, что и он невозможен и требует большого обхода к западном направлении. Поэтому я повернул к окраине барранкоса Узона, отыскивая спуск в него. Отсюда особенно хорошо виден во всех деталях Большой Семячик. Слева от моря круто поднимается его наиболее высокая вершина с сильно пильчатым гребнем, затем глубоко уходит вдаль окруженная крутыми, часто отвесными гребнями котловина старого кратера, уже сильно разрушенного, затем вправо (W) идут еще гребни с тремя выдающимися вершинками. Во времена Дитмара этот большой вулкан еще сильно парил, а ранее, очевидно, был одним из наиболее деятельных.

   Не доходя до большого оврага (см. стр. 312), я нашел спуск к барранкосу Узона, все же питая слабую надежду, что, может быть, мы найдем проход по дну его в долину р. Тихой. Часть ската обросла здесь негустым ольховником, и весь он, несмотря на большую крутизну, доступен для вьюков; чем далее вниз по склону, тем больше камня в руслах временных ручьев, прорезающих гору; ковры мелкой приземистой полярной ивы, как и на равнине дола, -- первые пионеры, одевающие дресву. Спустившись к реке, я пошел сначала вниз по ней, но скоро убедился, что здесь также никуда не проберешься даже и пешком, так как стены ущелья совершенно отвесны или даже нависли, сближаются, скалы их упираются прямо в воду, а русло завалено крупными камнями, речка занимает весь тальвег, и падение русла сильно увеличивается, обращая поток в стремнину.