Путешествие по русским литературным усадьбам

У Фета были и личные причины для того, чтобы «осесть на землю». Ему необходимо было обрести устойчивый «социальный статус». Долгие годы Фета угнетало неясность его происхождения. Он появился на свет до того, как его отец Шеншин обвенчался по православному обряду с матерью — немкой и лютеранкой. Шеншин похитил молодую жену у мелкого чиновника из города Дармштадта Иоганна Фета. Их брак был оформлен в лоне протестантской церкви, которого в Российской империи не признавали; требовалось повторное венчание, а ему должны были предшествовать длительная бюрократическая процедура и подтверждение развода. Младенец родился за несколько дней до официального расторжения уже по российскому законодательству предыдущего брака матери. Формально он должен был носить немецкую фамилию ее первого мужа. В сословном государстве, каковым была николаевская Россия, это представлялось лучшим, чем числиться незаконнорожденным. Однако поэт всю жизнь считал себя русским столбовым дворянином Шеншиным. Он прилагал бесконечные усилия для того, чтобы обрести положение в обществе, которое считал своим законным. Это ему удалось только под конец жизни, когда он стал и знаменитым литератором, и состоятельным землевладельцем, и даже камергером.

Второй причиной была бедность. В молодости Фет постоянно нуждался в деньгах. Обрести благосостояние стало одной из целей его жизни. Здесь он близок со своим антиподом в поэзии Некрасовым. Но если последний стремился (и преуспел) разбогатеть на поприще журналистики, то Фет встал на, казалось бы, более верную дорогу современного деревенского капиталиста.

К началу пореформенной эпохи Фет уже был известным поэтом с твердым положением в литературных кругах. Но в неустойчивое переходное время его решение «прогнать музу взашей» особенно никого не удивило. В конце 1850-х годов мысль о покупке имения стала по-настоящему преследовать Фета. Но с самого начала он «знал, что ему нужно». Позднее он писал: «Я искал непременно незаселенной земли, хотя с небольшим леском, рекой, если можно, и готовою усадьбой, не стесняясь губернией, лишь бы не слишком далеко от моей родины Мценска»^[98]

. На своей земле Фет хотел быть полным хозяином; его credo можно сформулировать следующими словами: «всё мое должно быть действительно моим». Этому требованию вполне удовлетворил недостроенный хутор Степановка на полдороге между Мценском и Орлом. Земли было 200 десятин великолепного чернозёма. Небольшой домик в семь комнат стоял еще под соломенной крышей. Конечно, работы по благоустройству предстояли большие, но Фет решил, что от добра добра не ищут. Уже через год Тургенев нашел своего приятеля по охотничьим вылазкам обросшим по-деревенски «бородой до чресл» и не желавшим ничего слышать о литературе. Между прочим, Степановка находилась всего в 60 верстах от Спасского-Лутовинова.

Впрочем, Тургенев особенно удивлен не был. По его словам, наконец-то дала себя знать «капля немецкой крови» Фета. Вообще, при «поэтической безалаберщине» (тургеневское выражение) он был энергичен и упорно шел к достижению намеченной цели — и это отмечали все современники. Л. Н. Толстой, всецело увлеченный хозяйством и только что открывший в Ясной Поляне школу для крестьянских детей, от всей души приветствовал решение Фета, поскольку «нашего полку прибыло» и прибыло «славным солдатом».

Сам Фет в письме Л. Н. Толстому признается: «Я люблю землю, черную рассыпчатую землю, ту, которую я теперь рою и в которой я буду лежать»^[99]. Он с головой погрузился в хозяйство и земскую деятельность, был даже избран мировым судьей и к своим обязанностям относился с исключительной рачительностью; но почти перестал писать стихи.

Впрочем, пера Фет не бросил; он просто перешел от поэзии на прозу. На протяжении 1860-х годов он выступил в печати с циклом очерков «из деревни», в которых детально описал свой опыт землевладельца наступившей пореформенной эпохи. Идеальным образом «помещика новой формации» стал Левин из «Анны Карениной» Л. Н. Толстого. Сам Фет слова «помещик» избегал; он предпочитал писать «хозяин». Такой хозяин до последних физических и духовных сил готов бороться за то, чтобы устоять в самых неблагоприятных обстоятельствах, когда под его ногами родная почва заколебалась и грозит разрушениями. Но Фет пишет (как будто про самого себя): «Вижу его устанавливающим и улаживающим новые машины и орудия, почти без всяких на то средств; вижу его по целым дням перебегающим от барометра к спешным полевым работам, с лопатой в руках в саду, и даже на скирде сена непосредственно наблюдающим за прочною и добросовестною кладкой его, а в минуты отдыха за книгой или журналом»^[100]. Свои очерки Фет озаглавил «Жизнь Степановки или лирическое хозяйство»; под этим названием они ныне и переиздаются.