Читаем Путешествие по русским литературным усадьбам полностью

Фет как бы подчеркнул, что нет пропасти между поэтом и хозяином. До Фета подобным хозяином был Баратынский в Муранове, а позднее Блок в Шахматове. Тенденция для отечественной поэзии многозначительная! Ведь и «русский песенник» Кольцов в жизни оказался энергичным и деловитым купцом. Следовательно, в этом плане Фет не представляется чем-то исключительным. Кстати, он был одним из любимых поэтов Блока.

Тургеневу казалось, что Фет купил только «жирный блин» чернозёма посреди голой степи. Действительно, так дело и было. Степановка представляла собой лишь редкую купу деревьев да недостроенный дом. Но спустя семнадцать лет Фет хвастается в письме тому же Тургеневу: «Жизнь русского country gentleman в новом вкусе — с парком, машинами, олеандрами, европейской мебелью, чистой прислугой в ливрее, усовершенствованными конюшнями и даже ослами (не аллегорическими, а настоящими)»[101]. Конечно, здесь идеал, но Степановка явно была близка к этому идеалу. Ныне от прошлого благополучия остался только обширный парк и пруды. Впрочем, следует упрекать не столько безалаберность потомков, сколько жестокий двадцатый век с его беспощадными войнами.

Через семнадцать лет Фет продал Степановку по непонятной причине, о которой он глухо говорит в своих воспоминаниях. Взамен он сразу купил усадьбу Воробьёвка. В письме Л. Н. Толстому он с едкой иронией описывает свое ближайшее окружение: «Зачем наши дворяне не читают истории? Они бы узнали, что все первоклассные итальянские магнаты, даже патентаты, жили и держались торговлей: Орсини, Колонны, Сфорцы, Медичисы и т. д. А наши до сих пор думают (извините за шуточный камешек в огород), что что-то постороннее, когда цари за заслугу дарили земли и когда жизнь стоила грош, — само собою сделается… Не понимаю, чтобы можно было быть гусар на саблю опираясь

и пахать землю, которая обложена значительными повинностями и безграничными расходами, коли от нее нечего ожидать… Под самой Воробьёвкой есть 2 Сухоребрика. Один крестьянский, а другой от нас влево дворянский… Последний весь состоит из дворянских изб, обитатели которых вовсе неграмотны, хотя владеют от 200 до 10 десятин земли… Вообще, как слышно, Курская губерния полна такими мелкими дворянами… А тот, кто строил, Воробьёвку делал, да так, что не только я, но и через 500 лет после меня люди его похвалят и скажут спасибо»[102]. Строил Воробьёвку коллежский асессор П. М. Ртищев в первой четверти XIX века.

Фет вновь, как и в Степановке, застал главный усадебный дом в полном запустении. Он вспоминает первое посещение: «Нас с женою встретила старушка генеральша в желтой турецкой шали и, указывая на валяющиеся на полу огрызки моркови, яблок, картофельные корки и пустую яичную скорлупу, — проговорила: — Уж извините, — вот крепостных-то нет и чистоты нет»[103]. В комнатах разодранные обои свисали пыльными космами. Стёкла в окнах с двойными рамами были все без исключения разбиты, и сохранившиеся осколки залеплены зеленой бумагой. Единственно можно было жить в маленькой комнате при отдельно стоящей кухне. Здесь были поставлены две кровати и письменный стол, ставший также обеденным.

Сразу же Фет энергично занялся ремонтом. Далее он продолжает: «Конечно, при переделке и поправке запущенных построек, надо было по возможности пользоваться старинным материалом, какого в наш прогрессивный век уже не существует. Так превосходные полы парадных комнат следовало перестлать во вновь устраиваемом верхнем помещении, а в парадные комнаты следовало положить паркет. Дом по очистке от пыли, грязи и плесени предстояло переклеить новыми обоями; из заброшенных кухни и флигеля вывести целые горы грязи, кирпичу и битой посуды, а затем переделать разрушенные печи и прогнившие полы»[104]

. Но уже к лету следующего 1878 года усадьба была приведена в порядок. В парке цвели сирень и акации, а перед главным домом — розы.

Только в Воробьёвке — уже состоятельным человеком — Фет вновь ощутил прилив лирической стихии. Он признается в письме высокородному собрату по перу К. Р.: «Жена напомнила мне, что с 60-го по 77-й год во всю мою бытность мировым судьею и сельским тружеником я не написал и трех стихотворений, а когда освободился от того и другого в Воробьёвке, то Муза пробудилась от долголетнего сна и стала посещать меня так же часто, как на заре моей жизни. Эта простая правда как-то невольно сказалась у меня стихами»[105]. Конечно, Фет преувеличивает. В Степановке написано несколько десятков стихотворений, но, как правило, это были «стихи на случай», и лишь единичные можно назвать поэтическими жемчужинами. Но «предзакатный ренессанс» Фета действительно был ослепителен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

История / Литературоведение / Образование и наука / Культурология