Путешествие по Советской Армении

До революции крестьяне здесь жили скудно. Проехать из Айоц-дзора в Ереван можно было с огромным трудом и только верхом, и только в определенную часть года, когда тропинки были проходимы. Центр его, бывшее селение Кешишкенд (нынешний Микоян), считалось недоступным и нездоровым, подверженным всяким эпидемиям местом. Его жалкие подземные жилища — «черные избы» — курились, как сурочьи норы, напоминая слова поэта:

С юга и севера дымок пошел,Горбится, словно кусты, —

Это идет из армянских селГорький дымок нищеты…[101]

Для того, кто помнит все это, въезд в первую большую деревню Азизбековского района, мимо густых, обведенных каменными оградами колхозных садов, полон неожиданности. На картах деревня эта обозначена странным именем — МалишкА. Местные работники называют ее по-русски — Малышкой, хотя это совсем не маленькое, а богатое, широко раскинутое, непрерывно строящееся село. Интересен рассказ, откуда взялось его первоначальное название.

После взятия Еревана Паскевичем персидские армяне стали сотнями переселяться на территорию русской Армении. Подобно старым русским переселенцам, они высылали вперед ходоков, чтоб «обглядеть» и выбрать место. Ходоки нашли место с небольшим озерцом. Косые лучи солнца золотили его. Жирная земля лежала по склонам гор. «Ме лич ка» — донесли ходоки своим землякам: «Одно озеро имеется!» И сто шестьдесят лет назад сюда перебрались крестьяне со своим скарбом и скотом, так и оставив краткую формулу названием нового селения. Годы высушили маленькое озеро, давно уже нет его здесь, забыто и первоначальное название; из «Ме лич кА» образовалась сомнительная МалишкА. Но какая же это Малышка!

Навстречу машине, посмеиваясь от большой радости, навеселе, сдвинув папаху на затылок, шел типичный местный житель, — крепкий совсем не по-стариковски, плотный, мохнатобровый, румяный семидесятилетний колхозник Конос Григорьян. Про жителей Малишки ходит такой рассказ: будто они сторожат проезжих, нападают на них «среди бела дня», отпрягая коней, облепляют кузов машины, хватают поводья верховых коней и берут путника в плен своего неслыханного и невероятного гостеприимства. Конос Григорьян — права или не права легенда — остановил машину, упрямо встав посреди дороги. Он разговаривал сам с собой, называя себя «дядя Конос». Он советовал самому себе не упустить добрых людей.

Волей-неволей «добрые люди» пошли за старым колхозником к нему в дом.

Конос идет, ступая не очень твердо, напоминая вам, что сейчас по всему Закавказью, где только есть виноград, давят его в своих крестьянских давильнях и что один густой дух молодого бродящего вина — маджАр у армян,

маджарИ у грузин — способен свалить с ног без пригубления самого напитка. Неизвестно, хлебнул ли Конос вина, но он, без всякого сомнения, хлебнул на своем веку горького горя. Древнюю защитную хитринку в его глазах побеждает сейчас какой-то непреодолимый внутренний восторг, детское хвастовство, опьяняющее Коноса больше вина. Он ведет вас по улице, ежеминутно оглядываясь: тут ли они, приезжие. Он поднимает тяжелый дубовый сук, служащий естественной «калиткой» для ворот. Мы стоим в просторном, изрытом птицей дворике и видим два дома, — два дома, поставленных рядышком. В одном из них Конос жил в прошлом; в другой переехал недавно. Одному 160 лет! Другому всего несколько лет. Но правильнее было бы сказать, что первому дому не 160 лет, даже не 1600 лет, а много больше.

Перед нами древний «глхатун» или «хацатун» — черное земляное жилье. Вход в него поддерживается двумя кривыми столбами, между которыми висит плотная дверь на замке. Окон нет. Земляное жилье имеет лишь верхнее дымовое окошко над вырытым в полу очагом, называемым по-армянски «тондыр» или «тонир».

В очаге, внизу, обычно тлеет кизяк; по внутренним конусным стенкам очага армянка спускает на палке особую плоскую подушку, на которой растянут тонкий, раскатанный, как лист бумаги, хлеб — лаваш; она быстро пришлепывает его к стенке, и покуда опустит другой, первый успевает уже выпечься.

Нежней луча, ходящего

По заячьим ушам,Тундырь печет прозрачныеЛистовки лаваша…[102]

Много таких листов печет хозяйка, то опуская, то вынимая из печи плоские подушки. Печет и на сегодня и про запас, складывая еще теплые листы, как салфетки, вчетверо и укладывая их друг на друга, чтобы потом, по мере надобности, подавать к обеду, опрыскивая свежей водой.