Путешествие с Даниилом Андреевым. Книга о поэте-вестнике

Помню эстетский портрет Даниила Андреева работы Смирнова — интересный портрет. Сам художник его, правда, очень не любил, но всегда вешал на стену, когда к нему приходил Андреев. А когда уходил — снимал. И вот как‑то Даниил Леонидович сел под портретом, а он на него свалился, — ясно, что был повешен второпях.

У. снимал Андреева и на смертном одре. Я этой фотографии не видел, видевший Потупов говорит, что снимок впечатляющий. Вообще, неизвестно, что таит в себе андреевский архив У., занимающий, по его словам, два чемодана. Для памяти поэта У. сделал немало. Благодаря ему сохранились и опубликованы воспоминания нескольких друзей Даниила Андреева, не говоря уже о прекрасных фотографиях и первых публикациях стихов. Преданность памяти поэта слышна в самих интонациях его рассказов. А то, что рассказывал У., замечательно непосредственностью, небрежно рассыпанными подробностями. Непосредственностью именно того дваддатилетнего У., который умел восхищаться поэтом, был запальчиво красноречив и считал себя революционером. Что‑то он явно умалчивал, опускал, что‑то вольно или невольно искажал, как, впрочем, всякий воспоминатель.

Его рассказы столько же о Данииле Андрееве, сколько и о себе. Да, он таков, «бывший политзаключенный и профессиональный революционер» — простодушный и очень подозрительный. То детски упрощающий, то глубокомысленный. Разглядывающий мир то в близорукую лупу при свете настольной лампы, то в дальнозоркий бинокль.

А может быть, я, сторонний наблюдатель и слушатель, ошибаюсь.

При нашей недавней встрече он заметил:

— А все же Сталин — старый русский интеллигент!

2001

МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ, СУДЬБА

Писательство — занятие сакральное. С этим соглашаются даже безбожники.

Сергей Довлатов родился в эвакуации, в Уфе, 4 октября 41–го года. Через несколько недель его мать шла с коляской по голой, в отгоревших остатках липовых листьев Пушкинской аллее, когда ее остановил незнакомый человек и высказал дикую просьбу: «Я бы хотел ущипнуть этого мальчишку». Она возмущенно отказалась, но запомнила странную встречу на всю жизнь.

В том октябре в Уфе оказался Андрей Платонов, где у него, как известно, украли чемодан с рукописями. «Человек, который хотел ущипнуть меня, был Андреем Платоновым», — утверждает Довлатов в рассказце «Судьба». Наверное, он верил, что сама судьба склонилась над его младенчеством грустным крестьянским лицом удивительного русского писателя.

Я порадовался, когда узнал, что кроме Аксакова и Нестерова мой земляк еще и Довлатов.

А потом вообразил, что и на мне мог ненароком остановиться взгляд великого человека. Не Платонова. Он, когда я родился, уже вряд ли вспоминал уфимскую осень и, наверное, успел смириться с пропажей рукописей. Я говорю о Данииле Андрееве, у которого тоже пропали рукописи. Как раз в год моего рождения. На Лубянке.

Одно из последних его путешествий было плавание на пароходе из Москвы в Уфу и обратно. В Уфе он был, по всей вероятности, 15 июня 58–го года. В этот день мне исполнилось одиннадцать лет. И может быть, где‑нибудь на улице Гоголя или Аксакова, пыльной, в кривоватых деревянных домишках, он и взглянул на бредущего по тротуару худенького мальчишку. Не знаю, не помню, но представляю.

Или нет, это было на Белой. Я сидел на краю плота, невдали от гудящего земснаряда, с удочкой, вглядывался в подрагивающий на быстром течении поплавок, когда мимо проплыл нарядный белый пароход. С верхней палубы гремел бодрой музыкой репродуктор, так досаждавший в пути Андрееву, и он скользнул взглядом по грудам бревен на берегу, по золотящимся плотам, по рассевшимся на них, машущим руками ребятишкам.

Он писал в письме с парохода: «Что касается Уфы, то местоположение ее изумительное, но город сам по себе малоинтересен; великолепная Белая загажена нефтью и мазутом. Есть хороший музей с картинами Нестерова, Левитана, Поленова, Головина и с небольшой, но, по — моему, очень ценной коллекцией икон».

Мне не был Даниил Андреев очень близок как поэт, пока я невольно не сроднился с его стихами.

Я совсем не мистик и лишь удивляюсь таинственному духовидческому дару.

Почему же он так втянул меня в свои стихи, в свою судьбу, в свое литературное посмертие?

Почему годами я вчитываюсь в его книги, вглядываюсь в его земные дороги, пишу о нем?

Неужели мы никогда не встречались?

Даниил Андреев и Сергей Довлатов совсем, казалось бы, не имеют ничего общего. Но поди ж ты, написали об одном и том же событии.

У Даниила Андреева есть стихотворение об эвакуации вождя из Мавзолея в 1941 году. Оно называется «Баллада»: