Путешествие в Икстлан

— Поступки обладают силой, — сказал он. — Особенно когда тот, кто их совершает, знает, что они — его последняя битва. В действии с полным осознанием того, что любое действие вполне может стать для тебя последним на земле, есть особое поглощающее счастье. Мой тебе совет: пересмотри свою жизнь и рассматривай свои поступки именно в таком свете.

Я не согласился с ним. Я сказал, что для меня счастьем было знать, что моим действиям свойственна продолжительность, и я могу по своему желанию продолжать делать то, что делаю в данный момент, особенно если это мне нравится. Я объяснил ему, что мое несогласие — отнюдь не банальная фраза, но проистекает из убежденности в том, что и мир, и я сам обладаем определенной продолжительностью.

Все мои усилия разумно изъясниться дона Хуана, похоже, весьма забавляли. Он все время посмеивался, качал головой, а когда я сказал об определенной продолжительности, он сорвал с головы шляпу, швырнул ее на землю и принялся топтать.

Закончилось это тем, что я засмеялся над его уморительной выходкой.

— У тебя нет времени, мой друг, — сказал он. — В этом — беда всех человеческих существ. Ни у кого из нас нет достаточно времени, и твоя продолжительность ничего не значит в этом жутком таинственном мире.

— Твоя продолжительность лишь делает тебя робким, лишает решительности, — продолжал он. — И в твоих действиях не может быть того вкуса, той мощи, той неодолимой силы, которая присутствует в действиях того, кто знает, что сражается в своей последней битве на этой земле. Другими словами, твоя продолжительность не делает тебя ни счастливым, ни могущественным.

Я признался, что боюсь мыслей о предстоящей смерти, и обвинил дона Хуана в том, что он своими постоянными разговорами о смерти лишает меня душевного равновесия.

— Но ведь нам всем действительно предстоит умереть, — сказал он.

Дон Хуан указал на далекие холмы.

— Есть нечто, что ждет меня где-то там. Это — несомненно. И я к этому присоединюсь. Это — тоже несомненно. Но ты, наверное, — совсем не такой, и смерть вовсе тебя не ждет.

Я в отчаянии развел руками, и он рассмеялся.

— Дон Хуан, я не желаю об этом думать.

— Почему?

— Это бессмысленно. Ведь она так или иначе где-то меня ждет, тогда какой смысл по этому поводу тревожиться?

— Разве я сказал, что ты должен по этому поводу тревожиться?

— Тогда что я должен делать?

— Использовать ее. Сосредоточить внимание на связующем звене между тобой и твоей смертью, отбросив сожаление, печаль и тревогу. Сосредоточить внимание на том факте, что у тебя нет времени и позволить своим действиям течь соответственно. Пусть каждое из них станет твоей последней битвой на земле. Только в этом случае каждый твой поступок будет обладать законной силой. А иначе все, что ты будешь делать в своей жизни, так и останется действиями робкого и нерешительного человека.

— А что, это так ужасно — быть робким и нерешительным человеком?

— Нет, если ты намерен жить вечно. Но если тебе предстоит умереть, то у тебя просто нет времени на проявления робости и нерешительности просто потому, что нерешительность заставляет тебя цепляться за то, что существует только в твоих мыслях. Пока в мире — затишье, это успокаивает. Но потом этот жуткий таинственный мир разевает пасть, как он делает это для каждого из нас, и ты осознаешь, что все твои проверенные и надежные пути вовсе такими не были. Нерешительность мешает нам испытать и полноценно использовать свою судьбу — судьбу людей.

— Но, дон Хуан, это же противоестественно — все время жить с мыслью о смерти.

— Смерть ожидает нас, и то, что мы делаем в этот самый миг, вполне может стать нашей последней битвой на этой земле, — торжественно произнес он. — Я называю это битвой, потому что это — борьба. Подавляющее большинство людей переходит от действия к действию без борьбы и без мысли. Охотник же, наоборот, тщательно взвешивает каждый свой поступок. И поскольку он очень близко знаком со своей смертью, он действует рассудительно, так, словно каждое его действие — последняя битва. Только дурак может не заметить, настолько охотник превосходит своих ближних — обычных людей. Охотник с должным уважением относится к своей последней битве. И вполне естественно, что последний поступок должен быть самым лучшим. Это доставляет удовольствие. И притупляет страх.

— Ты прав, — признал я. — Просто это трудно принять.

— Чтобы убедить себя в этом, тебе понадобятся годы. И годы — на то, чтобы научиться действовать сообразно этому убеждению. Мне остается лишь надеяться, что ты успеешь.

— Ты пугаешь меня, когда так говоришь, — сказал я.

Дон Хуан окинул меня взглядом. Лицо его было необычайно серьезно.

— Я уже говорил тебе, это — странный мир. Силы, которые ведут людей, непредсказуемы и ужасны, но в то же время их великолепие стоит того, чтобы стать его свидетелем.

Он замолчал и снова взглянул на меня. Казалось, он вот-вот раскроет мне что-то. Но он передумал и улыбнулся.

— Что, в самом деле существует нечто, что ведет нас?

— Конечно. Существуют силы, которые нас направляют.

— Ты можешь их описать?