Путешествие в страну миражей

— История мировой гидротехники не знает сооружений такого масштаба!

— Перестройка гидрографической сети всего Срединного региона!

— Это больше половины Европы!

— Почти три четверти территории США!..

И это действительно достойно удивления. Мощный канал, взяв начало у Тобольска, устремится по Тургайскому прогибу на юг, пересечет Сырдарью у города Джусалы, по ныне мертвым пескам древних оазисов доберется до Амударьи, перешагнет ее и ринется через просторы Каракумов в заждавшиеся влаги плодородные земли Западного Туркменистана. По самым засушливым и самым солнечным районам страны потечет по существу вторая Волга длиной в три тысячи километров, шириной до пятисот метров и глубиной до пятнадцати. Густая сеть магистральных и водораспределительных каналов покроет ныне пустынные пространства, появятся леса в казахстанских степях, наполнятся водой естественные и искусственные водоемы, вся Средняя Азия превратится в сплошной оазис. И будет Каракумский канал по сравнению с той рекой всего лишь робким притоком.

Человек наделен удивительным даром мысленно перескакивать через время и видеть свою мечту осуществленной. В этой способности, как известно, побудительная сила всякого творчества. Но в этом же и основа самомнения. Нередко мы просто не желаем замечать трудности на пути к осуществлению мечты, начинаем большую работу, не взвесив все «за» и «против» и, столкнувшись с неожиданными препятствиями, быстро остываем. Так бывает в жизни отдельных людей и в жизни целых народов. И так нередко компрометируются великие замыслы.

Но с идеей поворота сибирских рек подобного, вероятно, не случится, потому что существует Каракумский канал.

Да, именно об этой связи большого начала в преобразовании пустынных территорий с еще большим продолжением шел разговор на мягкой кошме прохладной гостиницы заброшенного в пески поселка Ничка.

— Каракумский канал можно рассматривать как лабораторию, в которой испытывается на практике все, с чем придется столкнуться гидростроителям в степях и пустынях Казахстана и Средней Азии…

Это звучало очень убедительно. В самом деле, ведь даже ошибки, с которыми здесь пришлось помаяться, обернутся благом, если их учтут на будущей большой стройке.

— …Мы разрешили все проблемы, которые вставали перед нами.

Последнее заявление меня насторожило.

— Вы хотели сказать: «разрешим проблемы»?

— Что вы имеете в виду?

— Например, неизбежный подъем грунтовых вод, засоление почв.

— Никаких проблем тут нет. Построить дренаж — и конец.

— Какой? — растерялся я.

— Открытый, закрытый, горизонтальный, вертикальный — всякий.

Когда так решительно заявлял кто-нибудь в наших безответственных журналистских дискуссиях, мы просто не обращали на это внимания. Но здесь говорил очень даже ответственный человек. Мне стало не по себе. Ведь с таким же успехом можно сказать, что нет никаких трудностей в изучении природы Марса, стоит только слетать туда да узнать. Создание дренажных систем на огромных площадях — это ведь более сложно и трудоемко, чем даже строительство самого канала… И я вдруг понял, почему в милом застолье никто не вспоминает о проблемах, которые, несомненно, возникнут, когда воды северных рек потекут на юг: люди свыклись с мыслью о будущем «рае» и потеряли способность болеть болями тех, за счет кого будет достигаться процветание.

— А как же Обь? — спросил я, чтобы заполнить этот пробел беседы.

— Что ей сделается? В нижнем течении у нее больше четырехсот кубических километров в год. Для удовлетворения нужд Средней Азии достаточно и половины.

— Как половины? — я вспомнил мнения некоторых ученых, да и то сказанные с оглядкой, что вначале можно взять не больше пяти процентов.

— Не сразу, конечно… Впрочем, Обь и так вся в болотах, подсохнет равнина — лучше будет. Так что сомнения напрасны.

Но еще не зараженный местническим оптимизмом, я не мог не сомневаться. Более того, мне захотелось сказать все, что я думал о взаимоотношении человека с природой. Но не сказал вовремя. Главным образом потому, что не верил в убежденность слов моих собеседников. Все-таки это был «товарищеский чай», а за чаем, как известно, чего только ни говорится. Потом же разговор переменился, пришел из кино Иомудский, и все заторопились спать. А наутро, чуть свет, мои оппоненты улетели из Нички, оставив меня мучиться невысказанным. Насколько нелегки такого рода мучения, читатель, вероятно, знает и поймет, почему я произносил свои монологи снисходительно терпеливому, как все туркмены, Карашу Николаевичу.

…Нет, не в именах дело, потому-то я и не называю своих собеседников. Слишком распространен этот тип человека с веселой философией — «нам все нипочем». Как ни грустно, но следует признать, что небольшая доля сомнений в вопросах преобразования природы все-таки лучше неумеренного оптимизма. Но поскольку мнения утвердившихся авторитетов всегда кажутся нам убедительнее, то я считаю необходимым подтвердить свои слова цитатами.

«Я прекрасно понимаю, чего не хватает для того, чтобы действительно начать борьбу за охрану окружающей среды: общего сознания опасности» (Жак-Ив Кусто).