Остались позади теснины с поэтическим названием Ай-Дере — «Лунное ущелье», и дорога заметалась по Сумбарской долине, повторяя изгибы реки. Скалы нависали над головой миллионотонными громадами, скалы вздымались чудовищными пластами, вскидывались причудливыми башнями. Гладкие стены были изрезаны ровными горизонтальными и вертикальными щелями, и хотелось верить, что это не игра природы, что некое племя гигантов возводило здесь крепостные стены, отесывая глыбы величиной с дом и складывая их друг на друга.
Миллионы веков минуло, но и теперь становилось жутко от тех доисторических землетрясений, рождавших горы. В округлых пластах угадывалось кипение лавы, застывавшей огромными пузырями. Впрочем, пузырей маленьких тоже было довольно. Валялись у дороги каменные шары, похожие на пушечные ядра. В одном месте два шара, безупречно гладкие и теплые от солнца, выступали из скалы так близко один от другого, что какой-то шутник решил дополнить эту игру природы, пририсовав на них довольно выразительные точки.
Шумели высокие водопады, рассыпались искрами, падали на изъязвленные камни. На крутом повороте монолит горы был глубоко подточен рекой и с образовавшегося тяжелого навеса непрерывным частым дождем падали капли. Это был знаменитый на всю долину поворот, известный у шоферов под названием «Девичьи слезы».
Сколько раз уже в своих путешествиях останавливался я, удивленный и восхищенный красотами страны нашей! Как-то плывя по верхнему Амуру, я в два дня израсходовал почти весь свой запас фотопленки и потом невыносимо страдал от необходимости экономить каждый кадр. Как-то, колеся по Карпатам, измучил своих спутников просьбами остановиться. Выходил из машины, пил смолистый воздух в тишине и покое. Главное ведь не в количестве увиденного, а в песне души, которую слышишь, только когда стоишь ногами на земле… И в проселках Владимирщины, Рязанщины, Смоленщины было такое, и в сырых лесах Белоруссии, и на плесах верхней Волги… И вот встретил такое же в Туркменистане, в краю, где ожидал увидеть только изнурительно монотонные Каракумы.
Конечно, все на свете относительно. «Я женщины лукавой красоту не предпочел бы красоте пустыни», — сказал один туркменский поэт. Не рискуя полностью согласиться с ним, все же хочется сказать, что помимо красоты людских характеров, бросивших вызов пустыне, я нашел здесь и то, чего вначале не искал, — красоту природы. И нашел этот горный край, который, по моему теперешнему убеждению, когда-нибудь станет местом паломничества всех любителей необычного. Сумбарская долина — это каньон Колорадо в миниатюре. И здесь, если хорошенько выбрать смотровые точки, можно почувствовать себя птицей над пропастью, где от синих просторов захватывает дух. В причудливых скалах и каменных столбах, в обрывах, изогнувшихся и упругих, фотолюбители аналогий найдут и лица людей, и силуэты животных, и все, что захотят.
Много этих силуэтов мелькало за смотровым стеклом, пока мы ехали по извилистой разбитой дороге. Но едва я успевал сообразить, удобно ли снова просить остановить машину, как видение исчезало и начинало открываться нечто новое. И я до боли в глазах всматривался в скалы, боясь просить остановиться слишком рано.
Мелькали аулы — Тутлы-Кала, Махтум-Кала, Юван-Кала. И хоть аулы были тихими, робко жавшимися к скалам, хотелось соглашаться с грозными их названиями («кала» значит «крепость»). Наконец горы разбежались в стороны и снова сошлись у горизонта, кольцом охватив еще одну «крепость» — «столицу» туркменских субтропиков поселок Кара-Калу — цель этой моей дороги через горы.
Но прежде здешняя природа подарила мне еще одно видение — «Лунные горы». К сведению режиссеров, собирающихся снимать фильмы о Луне: если вам понадобится неземной ландшафт, приезжайте в Кара-Калу. Неподалеку от поселка вы увидите зеленые, бурые, серые, синие холмы, поразительно гладкие и голые. Угрюмыми грядами, лишенными какой-либо растительности, они обступят вас, и даже щепотки воображения будет достаточно, чтобы почувствовать себя на чужой планете.
Кара-Кала окружена горами со всех сторон: гребни вершин, задымленные далью, видны с каждой улицы, от каждого перекрестка. Не в пример многим другим райцентрам республики поселок удивительно зелен. Я ходил по улицам и наслаждался тихим шелестом листвы. И зной был не столь изнуряющим, как, например, в Бахардене. Здесь было все необычное: дома совсем городские — пятиэтажные, удивительно большой для москвича выбор литературы в книжном магазине, парк густой и тенистый. В парке возле библиотеки попался на глаза плакат, написанный на листе фанеры: «Не всякий, кто читает, во чтении силу знает». Оглядев его со всех сторон и так и не раскусив поистине восточной премудрости этой фразы, я пошел дальше через парк к высокой стене кипарисов, темневшей в конце соседней улицы, туда, где начинались знаменитые на всю страну «сады Семирамиды», именуемые официально Туркменской опытной станцией Всесоюзного института растениеводства.