Путешествие в страну миражей

И мы помчались на левое крыло полуострова к одному из самых древних и самых знаменитых населенных пунктов всего Закаспия. Справа и слева от дороги лежало белое от ракушечных створок бывшее морское дно с тысячами кочек какой-то высокой и жесткой травы. За этот ныне пересохший бывший пролив, когда-то отделявший остров от материка, и спрятался в свое время Кият-хан, первый туркмен, который понял, что будущее не за теми, кто видит жизнь не дальше своей кошмы, что разобщенные, вечно враждующие между собой туркменские племена могут обрести мир и желанное единство только под покровительством русских.

Кият, имевший вначале один-единственный «титул» — «сын кузнеца», выступил на исторической арене в 1813 году. Прорусская ориентация «старейшины прикаспийских племен» очень обеспокоила персидского шаха. Он послал к Кияту гонцов с ультиматумом: или персидское покровительство и титул хана, или смерть. Принятие шахской «милости» было равносильно измене народу, и Кият предпочел бросить все свое имущество и бежать на Челекен. Уникальные недра острова помогли ему вернуть утерянные богатства и приобрести большую популярность. «Должно удивляться уму и способностям сего человека, родившегося в степях» — так характеризовал Кията один из первых русских исследователей Закаспия — Н. Н. Муравьев. Но должно удивляться и его прозорливости, и преданности своему народу. Ведь царское правительство не спешило оказывать Кияту поддержку. Челекенцам помогали иногда только русские моряки из экспедиций Муравьева и Карелина.

Во время русско-персидской войны 1826–1828 годов конные отряды туркмен под предводительством своего шестидесятилетнего старейшины опустошали северные провинции Персии, доходя почти до Тегерана. Поняв, что силой ничего не добиться, шах пошел на унижение, просто так, без всяких условий пожаловал Кияту титул «хана туркменского и иомудского народа». На этот раз Кият принял «шахскую честь», но не изменил своих убеждений. Вскоре же он передал письмо русским военачальникам: «Я соглашаюсь снять С себя ханское достоинство и именоваться просто беком, но всегда быть с потомством и подвластным мне народом под покровительством императорской державы…»

И вот мы въезжали в аул Карагель, в котором когда-то жил этот своевольный прозорливец. Построенный на берегу залива аул теперь со всех сторон был окружен песками. Полукружья барханов подступали к самым домам, и на их теплых, мягких склонах играли ребятишки. Море осталось только в привычках местных жителей строить дома на сваях. Поэтому и здесь, как в Гасан-Кули, возникли оригинальные двухэтажные постройки.

— Вот он, потомок Кият-хана, — сказал шофер, притормозив машину возле одного из домов и указав на человека, стоявшего на веранде.

Я взглянул вверх и увидел… Караша Николаевича Иомудского.

Вот ведь как бывает: кажется, обо всем порасспросишь, как говорится, душу из человека вынешь, а до конца не узнаешь, все остается что-то «на донышке». И нередко этот «остаточек» оказывается чуть ли не самым главным. Казалось бы, сколько переговорили мы с Иомудским и когда путешествовали по Каракумскому каналу, и потом в Ашхабаде, и ведь знал, что родом он с Челекена, а вот знал, да не все. Век живи — век учись. Наученный опытом, на этот раз я с дотошностью кадровика принялся переписывать всю родословную Караша Николаевича.

Значит, так: был у хана Кията сын Аннамухаммед, ставший впоследствии видным военачальником, командиром Павлоградского уланского полка, героем Шипки, полным Георгиевским кавалером. Прямой и решительный красавец, он влюбился в черноокую украинку и умчал ее на быстром скакуне. И родились у них два сына — Назар и Иомуд. Назар стал первым туркменским живописцем, связавшим свою судьбу с русскими передвижниками. Иомуд пошел по стопам отца, хотя всю жизнь мечтал о гражданской карьере: окончил два факультета Петербургского университета — юридический и восточный.

В 1917 году Иомуд без колебаний встал на сторону революции, воевал на Закаспийском фронте в составе Первой армии. А после войны осуществил свою давнюю мечту — организовал в Серебряном Бору под Москвой Дом народного просвещения, где обучались многие из тех, кто стал потом первыми туркменскими общественными деятелями, учеными.

Учился в Серебряном Бору и Караш, сын Иомуда. Выросший на Челекене, где со всех сторон — море, он с детства мечтал стать моряком. И очень хотел постичь тайну недр своего удивительного острова. Может, именно этот двойной зов земли и воды и привел его к единственно возможной в такой ситуации профессии — гидрогеологии, хотя самому Карашу Иомудскому кажется, что профессия выбрана случайно. Распространенное заблуждение. Многие уверены, что единственная их жизненная дорога определена случаем. Но ведь существует закономерность случайностей. Кто будет спорить, что у каждого есть что-то одно, ведущее. Я бы назвал это «что-то» голосом детства, зовом первых, а стало быть, самых сильных впечатлений.