Путешествие вверх

— Не знаю. Об истории Империи нам не известно ничего. Но на самой Эрайа тоже жил такой род. Мне об этом рассказал Айэт, — он очень хорошо знал записи «Увайа». А потом я долго расспрашивал симайа. И знаешь, что мне рассказал Вайэрси? Он смог проследить историю моих предков до первых золотых айа, — до самого возникновения их цивилизации. Наверное, наш род существовал и раньше, но об этом никто не может знать. От тех времен остались лишь легенды, но если прочесть их внимательно… Иногда в нашем роду рождались юноши — и девушки! — которым всегда хотелось большего, чем они могли достигнуть. Им хотелось знать всё, — тонкая цепочка мечтателей, протянувшаяся сквозь бездну тридцати тысяч лет и невообразимые пространства. Им всем хотелось… Это было… Словно что-то бессмертное раз за разом пытается вырваться из пределов этого мира, — и раз за разом терпит неудачу. И здесь, на «Товии», оно найдет свой конец.

— Довольно жуткая история, — Хьютай зябко повела плечами. — А во сне ты говоришь на каком-то совершенно непонятном языке… если это, конечно, вообще язык.

— Там, во снах, я был… я был всеми своими предками, — каждым из них, — до тех пор, пока они не зачинали наследников… но что было до Эрайа? Кем мы были? Кем был я? Тогда, в Р`Лайх? Не знаю.

— Наверное, ты был Охэйо? Жаль, что мы не успели его расспросить. Очень жаль. Мне бы хотелось… что ты хотел рассказать? О своем детстве?

— Нет. Про приют я не хочу ничего вспоминать… и ты знаешь его куда лучше меня.

Она усмехнулась.

— Да, лучше. Но там мы и в первый раз поцеловались, помнишь?

Анмай смутился. Тогда ему было восемь с половиной лет, и, как порой бывает в таком возрасте, он хотел немедленно жениться. Лучшей его подругой тогда была Хьютай, и эту почетную роль он отвел ей. Тогда они оказались вдвоем в темной кладовой, где хранились матрацы, — он до сих пор помнил их пыльный запах и бледный свет туманности в узком грязном окне…

Хьютай тоже смутилась, вспомнив холодные, неумелые ладошки Анмая, — тогда просто Анмая, Широкоглазого, не знающего ещё, что это прозвище пристанет к нему навеки, — плотно сжавшие её щеки, и его лицо с закрытыми глазами, тянущееся к ней… и сам этот поцелуй, после которого она утерлась рукавом, а Анмай с сияющей улыбкой назвал её своей женой. Тогда он совершенно искренне считал, что этого достаточно. И девять лет спустя он думал так же, и первые сказанные ей слова были, — о том поцелуе…

Хьютай села рядом с ним, плотно прижимаясь к его боку.

— Хотя я и не могу похвастать древностью рода или иными талантами, я не ошиблась, выбрав тебя. И не жалею об этом. Даже сейчас, — она положила голову ему на плечо. Анмай потерся щекой об её волосы. — Ты всегда привлекал меня… своей необычностью, своей мечтательностью… своей смазливой мордашкой, наконец!

Он фыркнул.

— Ну и мне в тебе нравится не только острый язык. А что до моей мечтательности… Помнишь, с чего всё началось? Лет до восьми я был злобным маленьким животным, озабоченным всего двумя вещами, — что бы съесть, и где бы поспать, и в этом ничем не отличался от остальных. Но однажды… забавно, какая малость может изменить судьбу… как оказалось, — не только мою. Так как мы считались совсем не заключенными, а подрастающими наследниками великой Фамайа, нас пытались приобщить к её культуре… время от времени. Иногда нам даже показывали фильмы, помнишь?

Хьютай кивнула.

— Большей частью это была, конечно, пропагандистская чушь, которая вместо того, чтобы развивать мозги, окончательно их засоряла. А те, с кем это не происходило, не верили уже ничему, и это было ещё хуже. Но, всё это было лишь через двенадцать лет после Второй Революции, и нам, надо полагать, по недосмотру, иногда попадались действительно хорошие фильмы. И один из них настолько поразил меня… я словно родился заново! Или очнулся от сна, который иначе продлился бы всю жизнь… Я тайно пробрался на него, и подсматривал из-за спин старших… но это только усиливало впечатление.

— А, это ты мне уже рассказывал… не помню, сколько раз. Это был фильм «Юноша из пустыни», да?