Путешествие вверх

— Да, — тихо сказала Хьютай, легко проводя рукой по его животу. — Ты славный. Всегда оставайся таким, ладно? И расскажи мне о себе. Я… мне нечего рассказывать. Там нет ничего… веселого.

Юноша задумался.

— Знаешь… Я тоже не могу рассказать ничего веселого. Я вырос на плато Хаос.

— Там?

— Да. Я расскажу об этом потом, ладно? Это длинная история. И она может тебе не понравиться.

— Может. Но ты всегда будешь мне нравиться, — Хьютай улыбнулась. Улыбка на её смуглом лице выглядела славно. Анмай опустил ресницы, и говорил неловко, с остановками, — он первый раз в жизни рассказывал о себе.

— Ну, в школу я не ходил, — не хотел. Учился сам. Я очень любопытный, всюду лазил… Хорошо бегаю, — могу без остановки пробежать двадцать миль, знаешь? Хорошо плаваю, — переплывал Третье озеро Хаоса. В нем четыре мили ширины… правда, вода очень теплая. Ну, и лазаю… по скалам, только с помощью рук и ног, и всегда босиком, — так удобнее цепляться, хотя я часто обдирал подошвы до крови. Я часто ухожу в пустыню… В последний раз, — перед поездкой в Товию… сюда. Я захотел пройти обряд совершеннолетия, — как проходили его все наши юноши триста лет назад. Там у меня есть любимая скала… я сложил у её основания всю одежду и просидел на вершине двенадцать часов, — столько до Катастрофы длилась ночь в Фамайа в весеннее равноденствие… глупо, правда? Не знаю, о чем думали те юноши, но я думал лишь о холоде… я дико замерз. А четыре года назад я ухитрился сбежать с Хаоса на угнанном вертолете…

— Ты умеешь летать?

— Сверху вниз… Тот вертолет я разбил… и сам чуть не разбился. Меня искали, но я заблудился в лабиринте на берегу моря. Меня нашли лишь через два дня… случайно… в ловушке. Я думал, что умру там…

— Ты давно в Товии?

— Месяц. Давно, правда? И я мог так и не встретить тебя… Я столько бродил по улицам… обошел весь город… я не знаю, что нас свело. Хьютай… мне страшно. Ведь если бы я не… не встретился с тобой, мне кажется, что я… стал бы… чужим… но мы вместе. Знаешь, когда я сделал с собой… пять дней назад, меня не хотели выпускать… говорили, что я ещё очень слаб… так и было. Очень плохо быть слабым… но сегодня я, наконец, удрал. Правду говоря, мне было больно… пока мы не встретились. Я брел по улице, наугад, куда глаза глядят, — и вдруг увидел тебя. Я забыл про всё, даже про боль… и она прошла. Я и не знал, что такое бывает, — он зарылся лицом в её волосы. — Мне так хорошо с тобой… словно и не было этих девяти лет, и мы ещё дети… невинные дети… лежащие нагими в одной постели, — он вдруг широко зевнул и потянулся. — Сейчас самое глухое время ночи, как говорили раньше. Обычно в это время я сплю без задних ног.

— Ты ни с кем не познакомился?

— Так — нет. Я же Высший… уже целый месяц. Их никто не любит. Впрочем, их формы я не носил, одевался как все юноши здесь, это и удобнее. И мои сверстники кажутся мне… глуповатыми? Нет, неточно. Невежественными… занятыми пустяками… слишком веселыми. И девушки — тоже… Я не нашел здесь никого, с кем мне бы хотелось… подружиться. Я просто смотрел… и на меня смотрели… вот и всё. Я привык к одиночеству, но тут у меня появилось много знакомых… и я узнал много нового…

— Ты не бывал в Старой Фамайа?

— Ещё нет. Хочешь, съездим туда вместе?

— Ага. Говорят, раньше, ещё до Революции, файа могли ездить по всему миру, а теперь… но мы сможем?

— Если тебе не захочется в Тиссен или Суфэйн. Обе Фамайа — твои.

— Учту. Люблю путешествовать. Кстати, такой крепкий парень, как ты, должен уметь драться!

— Я умею… немного. Но мне никогда не приходилось… всерьез. Даже здесь.

— Да? Помнишь, Найте ударил меня, и ты протащил его через всю площадку, и убил бы, если бы тебя не оттащили?

— А где он сейчас?

— Не знаю. Когда нас выпускали, он хотел поступить в военное училище, и наверняка поступит, — он вырос упорным парнем… мрачным, и ещё крепче тебя… и притом, не злым. А ты… бешеный. Ты никого не убивал, а?

Анмай вздрогнул.

— Своими руками — никого. Кроме гекс. У меня на счету их почти сотня. А так… Я нажал ту кнопку… Ревия…

— Да? — Хьютай не удивилась. — Расскажи.

— Нет. Меня просто позвали… я не знал, что делаю. А потом… на всех ядерных испытаниях… это стало традицией…

— Мне нравятся фильмы о них. Это правда так красиво?

Он присвистнул.

— Ты же девчонка! Ты должна любить жизнь, моя будущая мама. А это страшно. Ну, и красиво… очень. Словно солнце светит… ты не жалеешь о тех временах, когда оно было?

— Жалею. Но что мы можем изменить?

— Многое. Когда своей рукой зажигаешь солнце… всесжигающее, яркое… начинаешь понимать. Сто лет назад такое считали совершенно немыслимым, а теперь… понимаешь?

— Да. Но мы не доживем…

— Кто знает? Древние могли. Сможем и мы.

— Древние?

— Не всё сразу. Я клялся своей жизнью… а ты ещё нет.

— Я любопытная, как ты!

— Я вижу. Но это невесело… и… мне так странно…

— Странно? Что ты чувствуешь?

Он смутился.

— Ну… что я самый счастливый.

— Мы с тобой счастливые, верно? — она положила голову ему на грудь, прижалась щекой к теплой коже, чувствуя, как бьется сильное сердце любимого.

— Верно. Самые счастливые. Впрочем, во всем мире миллионы пар лежат так…