Путешествие вверх

— Раньше, если тот, кто задавал такой вопрос… если знающий отвечал недостойному… если тот, кто слышал ответ… им выжигали глаза расплавленным свинцом… по каплям… медленно… пока он не добирался до мозга…

Хьютай поёжилась.

— Наше истинное имя — укавэйа, Уничтожители. Оно очень старое… я не знаю, откуда оно… говорят, это имя не прошлого, а будущего нашего народа…

***……..

— Укавэйа, — повторила Хьютай. — Значит, «Укавэйра»… но тогда я сказала…

***……..

— Если я скажу его… другим… нам в глаза…

Анмай улыбнулся.

— Нет. Это уже никому не интересно… кроме нас.

Хьютай вздохнула.

— Укавэйа… мне нравится! Ты знаешь так много… всякого… Расскажи, как мы, файа, должны любить?

Анмай улыбнулся.

— Естественно. И не теряя достоинства. Это — главное. Когда пары встречались впервые… никто никому не смел мешать выбирать любимую… любимого… а потом… правда, сначала надо было достичь совершеннолетия, и пройти испытание…

— Какое? — большие глаза Хьютай мечтательно сощурились. — Мне кажется, в любви нет места боли.

— Ну… Надо было провести ночь… на вершине скалы, в пустыне, в одиночестве, под звездами… обнаженным… а там ночами холодно! Надо было смотреть вверх и размышлять о себе и о мире, а потом… ну, это мы уже сделали…

Хьютай зевнула, зябко подтянула ноги и сжалась в уютный теплый комок, положив голову на изгиб его ровно дышащего живота, потерлась о него щекой, стараясь доставить удовольствие этой лучшей в мире подушке, потом затихла. Роскошные волосы заменили ей одеяло в этом холодном, но на удивление уютном помещении…

Слабый гул машин, — вечный пульс крепости, — едва проникал в него. Анмай чувствовал теплое дыхание девушки и вдруг заметил, что Хьютай спит. Её безмятежный сон доставлял ему совершенно неожиданное наслаждение, но он всё же решился коснуться маленьких босых ног. Хьютай сильнее поджала их, и что-то пробормотала, уткнувшись лицом в его кожу. Юноша замер в счастливой истоме, боясь потревожить любимую. Ему было на удивление хорошо… и он заснул, беззвучно дыша в том восхитительном забытьи, в какое погружаются только после любви…

* * *

Анмай поднял голову, отбросив волосы с глаз, и погладил теплый живот Хьютай.

— Помнишь, что было потом, после того, как мы сказали друг другу, что счастливы, и ты рассказал о наших именах?

— Мы повторили то, что сделали в первый раз…

— А потом? Когда жажда наших тел утихла, и мы смогли познакомиться по-настоящему?

Анмай открыл глаза и улыбнулся. Ему было хорошо, он не ощущал одиночества, — лишь его тень. Но всё же, она здесь, рядом… Он закрыл глаза, и стал вспоминать дальше.

* * *

Анмай проснулся счастливым, чувствуя, как чьи-то руки нежно разбирают его спутанные волосы. Открыв глаза, он увидел улыбку Хьютай, и невольно улыбнулся в ответ. Она смутилась, потом очень осторожно коснулась его испуганно вздрагивающих ресниц, нежно обводя беззащитно открытый, растерянный глаз. У юноши отчего-то перехватило дыхание… он захотел сказать Хьютай, как любит её, но она коснулась пальцами его губ, и он покорно затих, ощутив, как её ногти быстро скользят по коже, рисуя на ней сложные узоры в поисках самых чувствительных мест, и находя их то на ушах, то между пальцами его ног, словно играя на музкальном инструменте, где вместо звуков были ощущения. Иногда его мышцы невольно сжимались, и весь Анмай вздрагивал.

Эта игра оказалась неожиданно приятной, и юноша лежал очень тихо, наслаждаясь её нежностью, пока по телу не пробежала нетерпеливая дрожь. Его охватило предчувствие радости, — чистая, не замутненная стыдом и страхом страсть. Он попытался было её подавить, говорил себе, что не должен этого делать… но почему, — не должен? Его глаза не хотели отрываться от поразительно красивого тела девушки, его собственное тело тянулось к ней, и лишь какая-то часть его сознания, — та, где в холодном синем свете обитали отражения небес и звезд, — презрительно отворачивалась.

Какое-то время они смущенно посматривали друг на друга, но взгляд юноши был более внимательным. Он замер, не замечая, что приоткрыл рот от восхищения. Хьютай была очень красива, — немного пугающей, диковатой красотой, безжалостной в своем совершенстве. Приподнявшись на локте, она с любопытством следила за ним, догадываясь, почему напряглось это гибкое тело, и почему потемнели эти любимые серые глаза. Её губы, коснувшись его губ, решили исход борьбы.