Путешествие вверх

Анмай замер, ошалело глядя в огромные, дико расширенные глаза девушки. Ногти Хьютай вспороли его спину, погружаясь в раны с неистовой яростью. Он был до безумия испуган её реакцией и неистовой силой этой судороги, — подруга сжала его так, что захрустели ребра. Её мускулы уже не расслаблялись, мелко вибрируя от предельного напряжения. Они все словно струились, всё сильнее, пока её тело не стало казаться каким-то размазанным. Эта судорога залила её спину… плечи… бедра… она не могла вздохнуть, чувствуя, как ослепительное жидкое солнце разливается по всему её животу… бежит вверх по позвоночнику… затопляет её целиком… а где-то за её крестцом родилось совершенно новое ощущение, удивительно нежное, мягкое, но невыносимо сильное, — словно там, по бесчисленным нервам, изнутри, скользит гладкий, теплый, искрящийся мех. Оно было бесконечно приятным. В какой-то миг Хьютай даже перестала себя сознавать. Был только свет, — белый, мгновенный, беззвучный, бесконечно яркий взрыв. И вдруг она очень резко ощутила всё, что окружает её, — не только здесь, но и дальше, бесконечно дальше… огромные города, где жили вовсе не люди, бесконечные лабиринты из песчаных полузатопленных ущелий и неправдоподобно острых скал, исполинские, — в четверть горизонта, — луны, нет, целые миры…

Она увидела сразу миллионы слоев Реальности, уходящих куда-то в бесконечность, — и её мир рассыпался, словно разбитый калейдоскоп.

***.

Анмай ощутил то же самое, — белую, ослепительно сладкую боль. Она пронзительно взмывала вверх, увлекая за собой каждую пылинку его мыслей. Дыхание юноши замерло, он слышал странные звуки, свет колыхался в нем, как волны, сливаясь в образы из его снов и другие, более реальные. Он видел сразу всё своё нагое тело, и многие другие вещи, — часть их была сейчас очень далеко. Его обоняние обострилось так, что каждый запах казался физически плотным. Свет двигался сразу вверх и вниз, синий, зеленый, оранжевый, — но Вэру едва видел его, потому что испытывал шок, — чудо пробуждения от самого себя, чувствуя, как облетают листья непробудного сна и рождается свобода, безличная и безжалостная, как огонь…

* * *

Этот немыслимый взрыв чувств вышвырнул Вэру из Реальности. Она мерцала, плавилась, ускользала, — как, впрочем, и он сам. Когда он окончательно очнулся, всё ещё отчасти ошалевший, то какое-то время смотрел в потолок, пытаясь понять, где это он, и что с ним. Потом с трудом приподнялся на руках, — и тут же испуганно замер. Хьютай лежала совершенно неподвижно, часто дыша. Казалось, она потеряла сознание, и то ли вздагивала, то ли всхлипывала в забытье. Анмай осторожно поглаживал её, стараясь успокоить, но измученная девушка не реагировала. Ему пришлось долго растирать ей подошвы и уши, легонько нажимая на чувствительные точки, пока глаза Хьютай вновь не заблестели. Анмай смутно помнил, как обмывал мокрую от пота подругу, как вытирал её громадным махровым полотенцем, — от волос до пальцев босых ног, — как нес её на руках… Ему казалось, что прошли многие часы, — или даже жизни. Он ещё несколько раз успел заснуть и очнуться на ходу, путая реальность с обрывками снов, ярче которых не видел. Растянувшись, наконец, на постели, он вмиг забылся теплым, бездонно глубоким сном…

* * *

Анмай проснулся, когда чьи-то пальцы дразняще скользнули по подошве его босой ноги. Он рефлекторно отдернул её, — и с удивлением обнаружил, что его крепко держат за лодыжку. В первый миг он испугался… потом вспомнил всё и засмеялся, крутя ступней и сжимая в кулачок пальцы, пытаясь скрыть хотя бы самые чуткие места.

— Лежи смирно, — усмехнулась Хьютай. — Иначе не получишь еды.

— Еды? — в животе у Вэру заурчало, и лишь сейчас он понял, насколько он голоден.

— Ты должен много есть, чтобы быть сильным, — вновь усмехнулась Хьютай. Она взяла с тарелки бутерброд, — с ветчиной и зеленью, — и поднесла ко рту юноши. Анмай тут же вцепился в него зубами, отхватил здоровенный кусок и принялся жевать. Хьютай, с той же ухмылкой, налила в стакан молока и дала ему попить. Потом снова протянула ему остаток бутерброда…

Есть лежа, с рук, было… не то, чтобы неудобно, — просто очень непривычно, но протестовать не хотелось. Анмай стрескал пять или шесть бутербродов и выдул не меньше литра молока, — собственно, он съел всё, что принесла ему Хьютай, и замер, с наслаждением чувствуя тяжесть в животе.

Хьютай глубоко вздохнула, словно бросаясь в омут, потом вдруг подмяла его, сжимая его закинутые за голову руки. Её густые вьющиеся волосы окутали лицо юноши. Он оказался в жаркой темноте.

— То, что ты дал мне, — прошептала Хьютай во мраке, — это чудо, великий дар. Я понимаю, что не смогу дать тебе такого же в ответ, но…

Анмай тихо рассмеялся. Она была такой прохладной, гладкой, упругой…

— Мой великий дар — это ты, — сказал он. Его руки, как бы сами собой, обвили гибкий стан девушки, — а потом к ним присоединились и ноги…

Хьютай рассмеялась, перекатываясь. Анмай сел на ней верхом, упираясь ладонями в её тугую грудь.

— Наверное, я всегда буду любить тебя.

— А я — тебя.