Путешествия Гулливера

Если Гулливер пытался отвернуться или стиснуть зубы, она награждала его такими шлепками, что ему поневоле приходилось покоряться.

Слуги внизу покатывались от хохота, а у Гулливера сжималось сердце.

«Вот она, последняя минута!» — думал он.

Кто-то снизу бросил в обезьяну камнем. Этот камень просвистел над самой головой Гулливера.

За первым камнем полетел второй, третий… Хорошо, что офицер дворцовой стражи, опасаясь, как бы люди не убили вместе с обезьяной и королевского Грильдрига, строго запретил бросать в неё камни.

Наконец несколько лестниц было приставлено к стенам здания с разных сторон. Два придворных пажа и четверо слуг стали подниматься наверх.

Обезьяна быстро поняла, что её окружают и что на трёх лапах ей далеко не уйти. Она бросила Гулливера на крышу, в несколько прыжков добралась до соседнего здания и скрылась в слуховом окошке.

А Гулливер остался лежать на пологой гладкой крыше, с минуты на минуту ожидая, что ветер снесёт его вниз, как песчинку.

Но в это время один из пажей успел перебраться с верхней ступеньки лестницы на крышу. Он разыскал Гулливера, сунул его к себе в карман и благополучно доставил вниз.

Глюмдальклич была вне себя от радости. Она схватила своего Грильдрига и понесла домой.

А Гулливер лежал у неё на ладони, как мышонок, замученный кошкой. Дышать ему было нечем: он задыхался от противной жвачки, которой обезьяна набила ему рот.

Глюмдальклич поняла, в чём дело. Она взяла свою самую тоненькую иголочку и осторожно, кончиком, выгребла у Гулливера изо рта всё, что засунула туда обезьяна.

Гулливеру сразу стало легче. Но он был так напуган, так сильно помят обезьяньими лапами, что целых две недели пролежал в кровати.

Король и придворные каждый день присылали узнавать, поправляется ли бедный Грильдриг, а королева сама приходила навещать его.

Она запретила всем придворным без исключения держать во дворце животных. А ту обезьяну, которая чуть не убила Гулливера, приказала убить.

Когда Гулливер встал наконец с постели, король велел позвать его к себе и, смеясь, задал ему три вопроса.

Ему было очень любопытно узнать, как чувствовал себя Гулливер в лапах у обезьяны, пришлось ли ему по вкусу её угощение и что бы он стал делать, если бы такое происшествие случилось у него на родине, где некому было бы сунуть его в карман и доставить на землю.

Гулливер ответил королю только на последний вопрос.

Он сказал, что у него на родине обезьяны не водятся. Их привозят иногда из жарких стран и держат в клетках. Если же какой-нибудь обезьяне удалось бы вырваться из неволи и она посмела бы наброситься на него, он без труда справился бы с ней. Да и не с одной обезьяной, а с целой дюжиной обезьян обыкновенного роста. Он уверен, что и эту огромную обезьяну он сумел бы одолеть, если бы в минуту нападения в руках у него оказалась шпага, а не перо. Достаточно было проколоть чудовищу лапу, чтобы навсегда отбить у него охоту нападать на людей.

Всю эту речь Гулливер произнёс твёрдо и громко, высоко подняв голову и положив руку на рукоятку шпаги.

Он очень не хотел, чтобы кто-нибудь из придворных заподозрил его в трусости.

Но придворные ответили на его речь таким дружным и весёлым хохотом, что Гулливер невольно замолчал.

Он обвёл глазами своих слушателей и с горечью подумал, как трудно человеку добиться уважения со стороны тех, кто смотрит на него свысока.

Эта мысль не раз приходила в голову Гулливеру и позже, в другие времена, когда ему случалось бывать среди высоких особ — королей, герцогов, вельмож, — хоть часто эти высокие особы были ниже его на целую голову.

13

Жители Бробдингнега считают себя красивым народом. Может быть, это и в самом деле так, но Гулливер смотрел на них как будто сквозь увеличительное стекло, и потому они ему не очень нравились.

Их кожа казалась ему слишком толстой и шершавой — он замечал каждый волосок на ней, каждую веснушку. Да и мудрено было не заметить, когда эта веснушка была величиной с блюдечко, а волоски торчали, как острые шипы или как зубья гребёнки. Это навело Гулливера на неожиданную и забавную мысль.

Как-то раз утром он представлялся королю. Короля в это время брил придворный цирюльник.

Беседуя с его величеством, Гулливер невольно посматривал на мыльную пену, в которой чернели толстые, похожие на кусочки железной проволоки волоски.

Когда брадобрей окончил своё дело, Гулливер попросил у него чашку с мыльной пеной. Цирюльник очень удивился такой просьбе, но исполнил её.

Гулливер тщательно выбрал из белых хлопьев сорок самых толстых волосков и положил на окошко сушить. Потом он раздобыл гладкую щепочку и выстругал из неё спинку для гребешка.

С помощью самой тонкой иголки из игольника Глюмдальклич он осторожно просверлил в деревянной спинке на равных расстояниях друг от друга сорок узких отверстий и в эти отверстия вставил волоски. Затем подрезал их, чтобы они были совершенно ровные, и заострил ножиком их концы. Получился прекрасный прочный гребень.