Путевой дневник

Эйнштейн не перестает восхищаться японским искусством и видит в нем отражение «японской души»¹²⁶. Японский театр он находит «отчасти очень экзотичным»¹²⁷. При этом, признавая, что изумлен японской музыкой, он все-таки относится к ней весьма критично и отказывает ей в праве называться «крупной формой высшего искусства». Он находит, что живопись и резьба по дереву являются высшими формами искусства Японии. Больше всего в японском художнике Эйнштейн восхищается тем, что тот «любит ясность и чистые линии больше всего остального. Живопись воспринимается прежде всего как выражение общего целого»

¹²⁸.

Отношение Эйнштейна к тому, что Япония заимствует западную культуру, противоречиво. Принимая то, что «японец справедливо восхищается интеллектуальными достижениями Запада, идеализирует науки, в которые и погружается с большим успехом», он предупреждает, что японцу нельзя забывать «те замечательные качества, которые дают ему превосходство над Западом – художественное моделирование жизни, скромность и непритязательность в его личных нуждах, чистоту и спокойствие японской души»¹²⁹. В этом точка зрения Эйнштейна сходна с мнением других западных путешественников о Японии. Историки, изучающие путешествия в Японию, объясняют сопротивление некоторых из них вестернизации или модернизации страны тем, «что это ослабляет ее “экзотическую”, местную “инаковость”»¹³⁰

.

Мы можем заключить, что представления Эйнштейна о Японии прошли довольно сильную трансформацию за шесть недель его пребывания там. Становится несомненным явное несоответствие между его образом Японии до поездки и действительностью, с которой он столкнулся, когда сел на корабль и, конечно, когда приехал в страну. Его взгляды значительно эволюционировали и во время всего путешествия. Он обрел большее понимание законов японского общества и культуры и, по мере того, как длилось путешествие, все больше относился к принимающим его японцам, как к людям. Так же, как и его мнение о китайцах, множество идей Эйнштейна о японцах совпадают с современными ему представлениями о них на Западе: восхищение японским искусством, архитектурой, понимание уникальной близости японца к природе, значение коллективного и растворение в нем индивидуального. Были, однако, и менее положительные стереотипы: японцы воспринимались на Западе как народ клановый, поощряющий нечестную конкуренцию, двуличный и агрессивный¹³¹. Речи Эйнштейна тоже противоречивы: он одновременно восхищается ими и снисходительно смотрит на них, особенно в том, что касается их якобы меньших интеллектуальных способностей.

Влияние поездки на ситуацию в Германии

20 декабря мирное странствие Эйнштейна по Хиросимскому заливу, во время которого он любовался горами и храмами, было неожиданно прервано телеграммой от немецкого посла Вильгельма Зольфа из Токио. Его поездка по Японии внезапно привела к политическим противоречиям в Германии. Зольф сообщил в министерство иностранных дел, соединить абзац в Japan Advertiser появился репортаж, в котором говорилось, что в Берлине немецко-еврейский журналист и критик Максимилиан Гарден свидетельствовал на суде во время процесса над его потенциальными убийцами что «профессор Эйнштейн уехал в Японию, потому что в Германии не считает себя в безопасности»¹³². Зольф боялся, что эта информация может навредить «чрезвычайно благотворному эффекту, произведенному приездом Эйнштейна на немецкий вопрос», и просил у Эйнштейна разрешения опровергнуть эти слухи телеграммой¹³³

. В своем ответе Эйнштейн подтвердил, что его жизнь оказалась под угрозой после убийства Ратенау. При всей «тоске по Восточной Азии», которая сыграла значительную роль в том, что он принял приглашение посетить Японию, «нужда на какое-то время покинуть нашу родину, где обстановка стала напряженной» тоже стала фактором, повлиявшим на его решение¹³⁴.

Восприятие Эйнштейном Палестины