Путевые картины

Британия! Ты владычица морей. Но в морях не хватит воды, чтобы смыть позор, который завещал тебе, умирая, великий усопший. Не твой легкомысленный сэр Гудсон*, — нет, сама ты оказалась сицилианским сбиром, которого наняли заговорщики-короли, стремясь тайком отомстить сыну народа за то, что когда-то было открыто совершено народом над одним из них. А он был твоим гостем и сидел у твоего очага.

До позднейших времен будут французские дети петь и рассказывать о страшном гостеприимстве «Беллерофона»*, и если эти песни, полные насмешки и слез, донесутся через Ламанш, то покраснеют щеки всех честных британцев. А когда-нибудь эта песня донесется туда, и не станет Британии, во прах будет повержен гордый народ, вестминстерские гробницы будут обращены в развалины, и забыт будет царственный прах, в них почивающий. Остров св. Елены станет гробом господним, куда народы Востока и Запада будут совершать паломничества на кораблях, пестро разукрашенных флагами, закаляя сердца величественными воспоминаниями о мирском спасителе мира, претерпевшего муки при Гудсоне Лоу, как писано это в евангелии

Ласказа, О'Мира и Антомарки*.

Странно! Трех величайших врагов императора уже постиг ужасный жребий: Лондондерри* перерезал себе горло, Людовик XVIII сгнил на своем троне, и профессор Заальфельд — все еще профессор в Геттингене*

.

Глава X

Был ясный холодный осенний день, когда молодой человек, похожий по наружности на студента, медленно проходил по аллее дюссельдорфского дворцового сада*, то отбрасывая ногой, как бы из детской прихоти, шуршащие листья, устилавшие землю, то горестно глядя на оголенные деревья с немногими золотыми листьями, еще уцелевшими на них. Подымая на них взор, он вспоминал

слова Главка*:

Листьям древесным в лесу поколенья подобны людские:Ветер к земле прибивает листы, но другие рождает

Вновь зеленеющий лес, лишь весна опять наступает;Так же и с родом людским — те растут, а иные поблекли.

Прежде молодой человек смотрел на те же деревья с совершенно другими мыслями; он был тогда мальчиком и искал птичьих гнезд или майских жуков, которые очень забавляли его тем, что весело гудели, радуясь красоте природы и довольствуясь зеленым сочным листиком с капелькой росы, теплым солнечным лучом и сладким запахом трав. В то время сердце мальчика было столь же беззаботно, как и эти порхающие зверьки. Но теперь сердце его состарилось, слабые лучи солнца погасли в нем, все цветы умерли, и даже поблекла в нем прекрасная мечта любви, в бедном сердце ничего не осталось, кроме мужества и тоски, и — что всего больнее — то было мое сердце.