Перед алтарем стоял русский священник; как только граф и графиня переступили порог зала, священник начал молебен по случаю благополучного возвращения, который, подойдя ближе, все стали с благоговением слушать. По окончании молебна — а у достойного попа хватило здравого смысла не затягивать богослужение — все обнялись, разошлись в стороны, и по распоряжению графа слуги провели каждого из гостей в отведенное ему помещение.
Позвольте, дорогие читатели, прежде всего успокоить вас в отношении того, как устроили меня.
Мои покои находились на первом этаже и выходили в сад, полный цветов: как уже говорилось, сюда только что пришла весна. Они (разумеется, я имею в виду покои) примыкали к великолепному большому залу, способному служить театром, и состояли из прихожей, небольшой гостиной, бильярдной с бильярдом, спальни для Муане и спальни для меня.
Как видите, в преддверии бивачного быта в степи нам устроили райскую жизнь. И это не считая того, что нас попросили поскорее закончить туалет, поскольку всех уже ожидал завтрак.
Напомню, что первый завтрак оказался опрокинутым на пол в кают-компании «Коккериля», но граф явно напоминал Антония, у которого неизменно жарилось на вертелах восемь кабанов, причем в разной степени готовности, чтобы в любую минуту, когда у него возникало желание перекусить между трапезами, один из них был бы надлежащим образом прожарен.
Дворецкий, хотя и отправил нам завтрак в Кронштадт, на всякий случай держал наготове еще один.
Я с некоторым опасением откликнулся на это приглашение: мне предстояло отведать русской кухни, а до меня доходили прежде скверные отзывы о ней.
Наконец, все сели за стол…
Позднее мы еще вернемся к русской кухне, о которой можно долго рассказывать, причем не только с точки зрения гастрономии, но и гигиены.
Едва завтрак закончился и у меня появилась возможность действовать по собственной воле, я выбежал на балкон гостиной, выходивший на Неву.
Вид, открывшийся оттуда, был изумителен, в особенности прямо напротив балкона. Внизу перед домом виднелась набережная; от нее к берегу реки спускались две большие гранитные лестницы, а над ними стоял столб высотой в пятьдесят футов.
На вершине столба развевалось знамя с гербом графа. Это его пристань, а вернее, это пристань, на которую ступала Екатерина Великая, когда она оказала милость князю Безбородко, приняв участие в празднике, устроенном в ее честь.
Перед пристанью, омывая ее своими водами, медленно течет Нева, которая здесь в восемь или десять раз шире Сены у моста Искусств в Париже; река покрыта судами с длинными красными вымпелами, развевающимися на ветру; суда нагружены строевым лесом и дровами, которые везут из центра России по внутренним каналам, построенным Петром Великим.
Эти суда никогда не возвращаются туда, откуда они пришли. Построенные теми, кто привез этот груз, они продаются вместе с ним, разбираются на части и сжигаются как дрова.
Те, кто их привел, возвращаются домой пешком.
На другом берегу реки, как раз напротив балкона, возвышается самое красивое культовое здание Санкт-Петербурга — Смольный монастырь, ставший теперь пансионом благородных девиц.
Обзор в этом направлении ограничен зданием монастыря, закрывающим горизонт.
Ансамбль монастыря состоит, прежде всего, из расположенной в центре громады, скроенной на восточный лад, с усеянным звездами центральным куполом, вокруг которого высятся четыре купола поменьше и пониже его.
Четыре другие купольные церкви, отстоящие примерно на пятьсот шагов одна от другой и указывающие на четыре страны света, соединены стеной, похожей на крепостную.
Живописность ансамбля несколько портит своим казарменным видом огромное четырехугольное здание, равномерно прорезанное шестьюдесятью или восьмьюдесятью окнами.
Именно в этом здании живут девушки благородного происхождения, принятые в Смольный.
Собор монастыря был построен в царствование Екатерины II итальянским архитектором Растрелли и служил церковью для института дворянских вдов.
По левую руку от меня Нева делает поворот и уходит вдаль к Ладожскому озеру, расположенному в ста восьмидесяти верстах от Санкт-Петербурга.
Кроме тех судов, о которых только что шла речь и которые стоят на якоре у того и другого берега, чтобы оставить свободной середину русла (более всего, однако, их возле левого берега), река покрыта судами, которые ходят под парусами вверх и вниз по течению и между которыми передвигается туда и сюда множество небольших лодок, снующих от одного берега к другому, проворных, как рыбы, и пестро раскрашенных в зеленый, желтый и красный цвета, — карикатуры на кайки Константинополя.
На том берегу, где мы находимся, то есть на правом, все строения, за исключением двух колоколен, низкие и непритязательные. Не будем забывать, что мы находимся за пределами города. Однако за неимением живости, которой недостает плоским пространствам, огромную прелесть им придают великолепные массивы зелени.
Примерно в одном льё от меня Нева исчезает за излучиной, образованной ее течением.