Путевые впечатления. В России. Часть вторая

— Стало быть, прощайте! — со вздохом произнес старик. — Поезжайте, но, отправляясь, забудьте, умоляю вас, обо всех поводах вражды, какую вы можете питать ко мне. Подумайте о несчастных, которых вы оставляете здесь и которых вы никогда больше не увидите: они лишены самого необходимого для жизни. О, я нисколько не преувеличиваю, говоря о нашей нищете, а если вы не доверяете моим словам, то взгляните на моего сына, мою дочь, мою сноху, распростертых на досках и настолько изнуренных болезнью, что у них едва хватает сил подняться. Проявите же еще раз жалость: не откажите им в утешении услышать от вас слова прощания.

Молодые люди вошли в лачугу и в самом деле увидели зрелище, от которого могло разорваться сердце.

Две молодые женщины и юноша, отнюдь не выскочки, как Меншиковы, а происходившие из старинного княжеского рода, потомки древних властителей России, лежали едва живые: женщины — на деревянных скамьях, юноша — на полу, устланном охапкой соломы.

Меншиков и его сестра посмотрели друг на друга и улыбнулись. Их сердца поняли друг друга.

— Послушайте, — произнес молодой Меншиков, — я не могу обещать, что выступлю при дворе вашим заступником, ибо мы сами еще не знаем, каково будет там наше положение. Но пока вот что мы можем сделать для облегчения вашей участи: у нас здесь просторный и удобный дом, большие запасы провизии, домашний скот и птичий двор. Все это нам прислали неведомые друзья. Примите же и вы все это так, как в свое время приняли мы, то есть как подарок, ниспосланный Провидением; примите все с той же радостью, с какой мы даем, и, покидая Сибирь, мы с сестрой будем горды сказать себе, что смогли чем-то помочь людям, которые еще несчастнее нас.

Долгоруков, на глазах которого появились слезы, взял руки девушки и поцеловал их. Больные приподнялись на постелях и благословили брата и сестру Меншиковых.

— Мы уезжаем завтра, — сказал молодой человек, — и потому не заставим вас долго ждать; завтра, с утра, вы сможете вступить во владение домом.

Все произошло именно так, как было сказано.

Утром, на рассвете, Меншиков и его сестра, оставив свой дом Долгорукову, его сыну, дочери и снохе, направились в Тобольск; из Тобольска они добрались до Санкт-Петербурга.

Императрица Анна Иоанновна приняла их удивительно хорошо, сделала княжну Меншикову своей фрейлиной и выдала ее замуж за сына герцога Бирона.

Что же касается Александра, то ему вернули пятидесятую часть отцовских имений и все его деньги, лежавшие в иностранных банках.

Однако ему не возвратили Ораниенбаумский дворец, который остался во владении царской семьи и как отпечаток пребывания здесь его прежних хозяев сохранил лишь огромную княжескую корону, венчающую центральный павильон.

Я забыл сказать, что молодая княжна Меншикова, став герцогиней Бирон, бережно сохранила в одном из сундуков одежду сибирской крестьянки, в которой она вернулась в Санкт-Петербург, и каждую неделю, в день своего приезда оттуда, она подходила к сундуку и рассматривала этот наряд, чтобы сохранить свое сердце смиренным в дни процветания, столь преходящего при всех монар-шьих дворах, а в особенности при дворе русских императоров.

XL. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, О КОТОРЫХ ЗАТРУДНИТЕЛЬНО РАССКАЗЫВАТЬ

Таким образом, Ораниенбаумский дворец, который в моем представлении был связан лишь с одним историческим событием — арестом Петра III, напомнил мне о другом событии: падении Меншикова.

Я не в состоянии объяснить, какой огромный интерес вызывает во мне все то, что видело события такого рода, даже если эти свидетели былого — неодушевленные и бесчувственные предметы. Дело в том, что для историка, настроенного поэтически, нет ничего бесчувственного, нет ничего неодушевленного. То, что ему подсказывает воображение, отражается на предметах, видевших подобные события, и придает этим предметам особый облик. Он ищет и находит в них следы минувших событий, следы, которые, по всей вероятности, и не существуют, но ему представляются зримыми и выразительными. Любая воссоздающая такие события картина, написанная рукой художника, способна рассказать ему, какой бы умелой ни была эта рука, куда меньше, чем те едва уловимые тени, которые проносятся перед его взором в тот час, когда наступает ночь и сгущается тьма, и, рожденные его фантазией, становятся в его глазах призраками исторических лиц, участвующими снова и снова, изо дня в день, в тот самый час, когда оно случилось, в драматическом происшествии, следы которого он пришел искать.

Ораниенбаум, как мы уже говорили, был свидетелем падения более страшного и более глубокого, чем то, какое постигло Меншикова: речь идет о падении Петра III. Именно в Ораниенбауме Петр III был арестован по приказу своей жены Екатерины.

Мы находимся сейчас в том самом месте, где разыгралась эта драма, не столь уж известная даже в России. Расскажем, как все это происходило.