Пути непроглядные

Рольван послушно отдал ему Игре. Поймал повод ее кобылы и подозвал Монаха. Он все еще чувствовал на своих руках ее невесомую тяжесть и с трудом мог сосредоточиться, следовал за Гвейром, как во сне. Но, достигнув края внешнего каменного круга, мгновенно очнулся.

– Получилось, – прошептал он.

Едва ли кто-нибудь хоть однажды так радовался при виде нескольких сотен разлагающихся тел. Рольван повернул голову – Гвейр правил конем одной рукой, другой обнимая сестру, чья голова покоилась на его плече, и улыбался с таким же облегченным восторгом.

– Они все мертвы, – сказал он. – Мы победили, Рольван!

– Нет, – возразил Рольван, – это не мы. Это она победила.

– Ты прав. Ну и воняет же тут! Поехали, вперед!

Вперед – через липкое, кишащее насекомыми месиво под копытами, через оскверненный вереск, к свободе и свежему воздуху, к лесу. Монах нетерпеливо вскидывал голову, норовя вырваться вперед, Рольван сдерживал его, пока они наконец не очутились под древесной сенью и свежий ветер не унес прочь смрадные запахи.

Быстро темнело, но темнота была теперь временем сна, а не призраков, временем отдыха, который заслужили они все. И больше всех – хрупкая девушка в объятиях Гвейра. Ее обморок перешел в обычный сон, она улыбнулась и пробормотала что-то, когда брат уложил ее на сооруженное из конских попон ложе и укрыл плащом. Рольван ревниво наблюдал за каждым его движением.

Теперь, когда все закончилось, у этих двоих больше не было причин терпеть его присутствие. Он силился придумать что-нибудь, хоть что-то, что позволило бы ему остаться еще ненадолго, но ничего не получалось. Когда Гвейр выпрямился и обернулся к нему, Рольван стиснул зубы, зная, какой услышит вопрос:

– Что теперь, Рольван?

– О чем ты? – спросил он нехотя.

– Что ты намерен делать? Помню наш уговор, но мне показалось, ты больше не настаиваешь на его выполнении?

– Брось, Гвейр. Ты отлично знаешь, что это в прошлом. Я не причиню зла ни тебе, ни твоей сестре, никогда больше. Но… я и впрямь не знаю, что мне теперь делать.

– На службу не вернешься?

– Нет. Эта жизнь закончилась.

Гвейр улыбнулся ему и отправился расседлывать лошадей. Рольван пошел следом, и Монах ласково ткнулся ему в лицо теплым носом. Он славно потрудился, надежный и верный друг, и Рольван поклялся, что завтра не двинется с места, покуда конь не получит весь причитающийся ему уход и даже сверх того.

– Я тебя понимаю, – сказал неожиданно Гвейр. – Я чувствовал себя точно так же, когда умер отец и я вдруг понял, что больше меня ничего не держит, а жизнь, которую я вел, мне надоела. Но раз ты жив, занятие найдется. Уж поверь.

– Наверное, ты прав.

Из всех людей на свете Гвейр был единственным, кому Рольван мог бы рассказать о причине своего смятения – если бы только он не приходился этой самой причине старшим братом. Но ждать от него понимания теперь было бы несусветной глупостью, и Рольван спросил о другом:

– Как думаешь, призраков больше нет? Я имею в виду – мог кто-то из них уйти далеко отсюда и не возвращаться на день к себе?

– Мертвецы же умерли, значит, колдовство разрушено, разве не так? – Гвейр задумался. – В любом случае, Игре должна знать наверняка. Она же Верховный дрейв, это ее главная забота.

– Она и так уже много сделала.

– Да. Поэтому пусть отдыхает спокойно, и мы займемся тем же самым. Думаю, сегодня можно не караулить.

Рольван кивнул. Ни призраков, ни мертвецов, а живым и подавно неоткуда взяться в этом месте, где столько времени бесчинствовало зло. Ночной лес больше не казался опасным, и тени не выглядывали украдкой из-за кустов, поджидая случая наброситься, но лежали на траве мягкими пуховыми клубками. Хотелось спать и впервые за долгое время не быть настороже, не подскакивать от каждого шороха, ожидая не то нападения, не то случая напасть. Рольван был уверен, что трава сегодня покажется ему мягче пуховой перины.

Он лежал с закрытыми глазами, и память заставляла его заново переживать прошедший день – день, когда Игре закрыла Врата и победила своих врагов, когда он посмотрел ей в лицо и признался, что думает о ней, а после держал ее на руках и чувствовал ее тепло даже сквозь одежду и кожаный панцирь. Вспоминать об этом было приятно, и Рольван вспоминал, постепенно погружаясь в сон. Он слышал, как Гвейр отошел за деревья, как выругался, споткнувшись обо что-то, но тут же встал и пошел дальше. Этот человек был его другом, был смертельным врагом, был соратником и мог бы стать снова другом, если бы только у них было побольше времени. Но времени, похоже, не осталось: теперь Рольван видел все ясно. Он должен уйти, если только не хочет превратиться в обузу. Гвейр и Игре больше не нуждаются в нем, и в одном Гвейр совершенно прав – занятие найдется. Не на тидирской службе, так, может быть, в дружине какого-нибудь эрга?