Пути в незнаемое

Свой выбор Лизогуб остановил на физико-математическом факультете — из всех наук его больше всего интересовала математика. Это был тихий, скромный, хорошо воспитанный юноша, говоривший по-русски с сильным французским акцентом. Хотя он никогда и не перед кем не кичился своим происхождением и богатством, жил он все-таки по-барски, то есть так, как привык с детства. Вдвоем с младшим братом они снимали очень дорогую квартиру неподалеку от университета, и их обслуживали три взрослых человека: повар, лакей и кучер.

Вскоре в качестве домашнего учителя маленького Феди был принят студент первого курса юридического факультета Иван Фесенко, личность в высшей степени интересная. Это был человек из другого мира — сын полунищего заштатного дьячка и сам бывший семинарист, пытавшийся выбиться в люди. Вечно голодный, в обтрепанной верхней одежде, в дырявых сапогах, он уже одним своим внешним видом ежедневно напоминал Лизогубу о существовании людей, которые ничего не имеют. Фесенко не скрывал своих взглядов, и ему, люто ненавидящему существующий порядок, ничего не стоило смутить впечатлительного Дмитрия Лизогуба. У юноши, который долгие годы был оторван от своей родины, вдруг открылись глаза. Он увидел, что миллионы его сограждан живут жизнью, в которой нет ничего, кроме страданий и нищеты.

«И вот, после первого года студенчества, — писала „Народная воля“, — Лизогуб оставляет математический факультет и переходит на юридический — там читается политическая экономия, которая должна ответить на обступавшие юношу вопросы».

Однако та политическая экономия, которая читалась будущим юристам, не имела ничего общего с подлинной наукой. Она верой и правдой служила имущим классам и всячески приукрашивала отношения между богатыми и бедными. На помощь пришли книги, которые где-то доставал и приносил Фесенко. Оуэн, Сен-Симон, Фурье, Луи Блан, а особенно Флеровский с его беспощадным анализом российской действительности, произвели сильнейшее впечатление на восприимчивого юношу. С «Капиталом» Маркса Лизогуб познакомился сразу же после его выхода на русском языке в Петербурге. Экземпляр книги каким-то образом оказался у Фесенко, которого по праву можно считать одним из первых русских марксистов. Пройдет еще два года, и Иван Фесенко сблизится со студентом-горняком Георгием Плехановым, которого он так же, как Лизогуба, приохотит к чтению величайшего труда Маркса. Уже за то, что он заинтересовал Марксом Плеханова и привлек к участию в революционном движении Лизогуба, Фесенко достоин всяческого уважения. Однако при всем этом характер у него был далеко не ангельский. Почти все, кто потом вспоминал о нем, говорили о его крайней раздражительности, желчности, нетерпимости к чужим мнениям. Я и сам, просматривая личное дело студента Фесенко, был поражен той несдержанностью и нервозностью которыми пронизаны все его прошения. В одном из них он даже намекнул, что покончит с собой, если ему не будет оказана материальная помощь. Нет смысла цитировать ни это, ни другие его прошения: они производят очень тяжелое впечатление. И трудно сказать, чего в них больше — вызова или отчаяния. К сожалению, эта взвинченность, порожденная бесконечными болезнями и нуждой, вскоре стала его второй натурой. Можно лишь удивляться безграничному терпению и деликатности Лизогуба, прожившего с Фесенко под одной крышей все эти годы. Молча и безропотно нес он свой крест и по первому же требованию хозяев, которые никак не хотели мириться с тяжелым характером второго постояльца, съезжал с квартиры. За четыре года они сменили около десяти квартир. Признаться, поначалу я хотел объяснить эти частые переезды соображениями конспирации. Но потом понял, что это было бы натяжкой: оба — и Лизогуб, и Фесенко — находились на легальном положении и всякий раз прописывались в полиции.

Не сразу дошло до меня и второе обстоятельство. Как же так — друзья, между тем один богач, миллионер, а другой у него на глазах чуть ли не умирает с голоду, ходит в отрепьях, с отчаянием взывает о помощи к ректору университета? И это Лизогуб, о чуткости, благородстве и доброте которого столько сказано?

Но, может быть, Фесенко преувеличивал свою нужду, чтобы получить пособие? Или же чрезмерное самолюбие не позволяло ему обращаться к товарищу с подобного рода просьбами?