Пути в незнаемое

Разумеется, Пушкин был далек от той задачи, которую современный лектор назвал бы «борьбой с суевериями». Известно, что они ему самому не были чужды. Громадным, всеохватывающим умом он, может быть, пытается как раз понять, отчего «чертовщина» не чужда лучшим, просвещеннейшим людям? Кстати, заметим, что Германн — немец, инженер: новейшая профессия, культурнейшая нация…

В XIX веке подобные люди не веруют, «не имеют права» верить в чудеса, которые являлись дедам и прадедам. Зато простодушный предок, веривший в духов и ведьм, находил естественным разные невероятные совпадения (вроде появления Пиковой дамы и т. п.); привидение пятьсот лет назад было куда менее страшным, чем теперь! Просвещенный же потомок, твердо знающий, что духов нет, часто их боится поэтому куда больше. Слишком уверовав во всесилие новейшей мудрости, он вдруг теряется перед страшным, непонятным, давящим — тем, что обрушивается на него из большого мира и чего вроде не должно быть…

Правда, «для вольнодумцев XVIII века именно отказ от идеи божественного промысла выдвигал на первый план значение случая, а приметы воспринимались как результат вековых наблюдений над протеканием случайных процессов» (Ю. М. Лотман). Однако эта система далеко не всегда утешала, приходилась «по сердцу». Пушкин не раз писал о распространенном грехе полупросвещения, то есть незрелого самообмана. «Новейшая гадательная книга» — одна из формул этого состояния ума и духа…

Вот сколько ассоциаций может явиться при медленном чтении первого эпиграфа; может… хотя все это необязательно. Пушкин не настаивает: в конце концов, он создал повесть о Пиковой даме, и первый эпиграф тоже о ней — вот и все…

Не таков ли и второй эпиграф, следующий сразу за первым?

В печатном тексте он несколько изменился по сравнению с первым появлением в рукописи:

А в ненастные дниСобирались они               Часто;Гнули — бог их прости! —

От пятидесяти               На сто.И выигрывалиИ отписывали               Мелом.Так в ненастные дниЗанимались они               Делом.

Опять — легкий, веселый, «иллюстративный» эпиграф. Все просто, все понятно…

Только одно недоразумение:

довольно быстро эти строки стали распространяться среди запрещенных, нелегальных стихотворений, и это длилось более двадцати лет, пока в 1859 году одна из вольных рукописей не достигла Лондона и не была опубликована в «Полярной звезде» Герцена и Огарева — печатном убежище всей крамольной рукописной литературы. Герцен, Огарев, а также те, кто прислал материал (по-видимому, из круга Тургенева, Анненкова), конечно, читали «Пиковую даму» и отлично знали второй эпиграф. И все же вот под каким заглавием и в каком контексте он публиковался в Вольной русской типографии:

Стихотворения Рылеева и Бестужева.

Ты скажи, говори,Как в России цари                   Правят.Ты скажи поскорей,Как в России царей                   Давят.Как капралы ПетраПровожали с двора                   Тихо.

А жена пред дворцомРазъезжала верхом                   Лихо.Как в ненастные дниСобирались они                   Часто.Гнули — бог их прости! —От пятидесяти                   На сто.И выигрывали

И отписывали                   Мелом.Так в ненастные дниЗанимались они                   Делом.

Как же быть, кто автор?

Пока что мы должны констатировать, что для определенной, весьма просвещенной части читателей пушкинского и послепушкинского времени строчки «Как в ненастные дни…» были частью сверхкрамольного, агитационного декабристского сочинения о том, как «давили» цари друг друга (лихо разъезжающая перед дворцом Екатерина — своего мужа Петра III, сторонники Александра I — «курносого злодея» Павла); напоминание, что эту «традицию» нужно продолжить. Действительно, размер, ритм, которым написаны разные куплеты этого сочинения, последовательно выдержан, он очень оригинален, его невозможно спутать с каким-либо другим, это настолько очевидно, что в конце прошлого и начале нашего века специалисты готовы были допустить: 1) что все опасные куплеты написал Пушкин; 2) что те же строки, включая и «ненастные дни», сочинили поэты-декабристы Рылеев и Александр Бестужев.

Однако гипотезы эти были быстро отброшены. Авторитетные свидетельства и списки подтвердили, что Рылеев и Бестужев в самом деле незадолго до 14 декабря создали несколько боевых, лихих агитационных песен, в том числе «Ты скажи, говори…». Но строки про «ненастные дни» там отсутствовали. Они рождаются несколько лет спустя, когда Рылеева уже давно не было в живых, а Бестужев находился в якутской ссылке.

В письме к Вяземскому из Петербурга от 1 сентября 1828 года Пушкин между прочим замечает:

«Я… продолжал образ жизни, воспетый мною таким образом.