Пути в незнаемое

Петербург для автора «Олешкевича» — город погибели, мести, смерти; великое наводнение — символ всего этого. Еще резче о том сказано в других стихотворениях цикла, где легко вычисляются (от обратного) будущие, еще не написанные страницы «Медного всадника»…

В стихотворении «Петербург»:

А кто столицу русскую воздвиг,И славянин, в воинственном напоре,Зачем в пределы чуждые проник,Где жил чухонец, где царило море?Не зреет хлеб на той земле сырой.Здесь ветер, мгла и слякоть постоянно,И небо шлет лишь холод или зной,Неверное, как дикий нрав тирана.Не люди, нет, но царь среди болотСтал и сказал: «Тут строиться мы будем!»

И заложил империи оплот,Себе столицу, но не город людям.

Затем строфы — о «ста тысячах мужиков», чья стала «кровь столицы той основой»; ирония по поводу европейских площадей, дворцов, каналов, мостов:

У зодчих поговорка есть одна:Рим создан человеческой рукою,Венеция богами создана;Но каждый согласился бы со мною,Что Петербург построил сатана.

В стихах «Смотр войск» — злейшая сатира на парады, «военный стиль» самодержавия — на все то, что Пушкин вскоре представит как

………воинственную живостьПотешных Марсовых полей,Пехотных ратей и конейОднообразную красивость…

Один из главных «отрицательных героев» всего Отрывка — Петр Первый.

Он завещал наследникам короныВоздвигнутый на ханжестве престол,Объявленный законом произволИ произволом ставшие законы,Поддержку прочих деспотов штыком,Грабеж народа, подкуп чужеземцев,И это все — чтоб страх внушать кругомИ мудрым слыть у англичан и немцев.

Итак, задеты два любимых пушкинских образа: Петр и город Петра… И мы понимаем, уже здесь русский поэт, конечно, готов заспорить, однако главное впереди…

Целое стихотворение цикла — второе из упомянутых в примечаниях к «Медному всаднику» и частично переписанное Пушкиным по-польски —

ПАМЯТНИК ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ

Шел дождь. Укрывшись под одним плащом,Стояли двое в сумраке ночном.Один, гонимый царским произволом,Сын Запада, безвестный был пришлец;Другой был русский, вольности певец,Будивший Север пламенным глаголом.

У русского читателя не могло быть сомнений, что описана встреча Мицкевича и Пушкина. Настоящий Пушкин, кажется, впервые встречается с самим собою — как с героем другого великого поэта!

Но вот по воле автора «русский гений» произносит монолог, относящийся к «Петрову колоссу», то есть Медному всаднику.

Памятник «венчанному кнутодержцу в римской тоге» явно не по душе Пушкину, герою стихотворения, который предпочитает спокойную, величественную конную статую римского императора-мудреца Марка Аврелия, ту, что около двух тысячелетий украшает одну из римских площадей:

…И видит он, как люди гостю рады,Он не сомнет их бешеным скачком,Он не заставит их просить пощады…

«Монолог Пушкина» заканчивается вопросом-предсказанием:

Царь Петр коня не укротил уздой.Во весь опор летит скакун литой,Топча людей куда-то буйно рвется,Сметает все, не зная, где предел.Одним прыжком на край скалы взлетел,Вот-вот он рухнет вниз и разобьется.Но век прошел — стоит он, как стоял.Так водопад из недр гранитных скалИсторгнется и, скованный морозом,Висит над бездной, обратившись в лед, —Но если солнце вольности блеснетИ с запада весна придет к России —Что станет с водопадом тирании?