Путилин и Петербургский Джек-потрошитель

Помещение, однако, у них комфортабельное… Сейчас видно, что имеешь дело с аристократами… — прошептал светило русского сыска, иронически усмехаясь. Стены всюду были расписаны искусной живописью, но какого-то странного характера.

Особенно бросался в глаза огромный плафон-картина декоративного письма, находящийся на стене первого зала, как раз против лестницы.

— «Гибель Содома», — прочел Путилин крупную надпись над плафоном.

На нем, на первом плане, была изображена фигура красивой женщины, заломившей в отчаянии руки. А там, далее, шла возмутительная оргия, приведшая библейский город к страшному концу — «огненному дождю». Завеса стыдливости была сорвана с самых интимных сторон содомского греха. Впечатление получалось поистине отвратительное для всякого неизвращенного человека.

Облако изумления отразилось на лице Путилина.

«Как же это совместить?» — пронеслось у него в голове.

Залы были прибраны, но пока безлюдны. Путилин с интересом осматривался по сторонам. Над некоторыми комнатами красовались надписи вроде, например, следующих: «Чистилище», «Преддверие к блаженству», «Месса Содома», «Бассейн живой воды» и т. п.

В некоторых местах ему бросилась в глаза одна и та же надпись:

«Не поддавайтесь соблазну женщины, ибо через женщину мир потерял райское блаженство».

В глубокой задумчивости присел Путилин на один из золоченых стульев гостиной, откуда ему были видны анфилады комнат и вход в них с лестницы.

— Так вот он, этот знаменитый Адамов клуб! — с дрожью в голосе прошептал он.

О, он давно уже слышал кое-что о нем! До него секретным образом доходили слухи о том, что пресыщенное, жуирующее барство в лице его представителей — аристократов-мужчин основало какой-то орден-союз вкупе с клубом, где проводит вечера и часть ночи.

Ему доподлинно было известно, что несколько раз в неделю часов до одиннадцати-двенадцати ночи к подъезду клуба подкатывают щегольские экипажи, из которых выскакивают великосветские денди. Что именно это за клуб, он не знал, да и мало интересовался. Так, думал он, прихоть, фантазия какая-нибудь, блажь на почве или невинного масонства, или простого оригинальничанья. Правда, иногда мелькала мысль, не является ли этот клуб сколком (только в другом роде) со знаменитого Евина клуба, основанного графиней Растопчиной, известной поэтессой? Но и эта мысль его не тревожила: раз налицо не имеется подозрения о мошенническом или же о политически неблагонадежном сообществе, его роль кончается. Какое он имеет право вмешиваться в «забавы» и «развлечения» частных лиц, да притом еще таких высокопоставленных? «Пусть себе дурят», — решил он. Но теперь, когда у него мелькнуло одно серьезное подозрение, подкрепленное вещественным доказательством, он решил проникнуть в таинственный особняк. Проник — и большое недоумение тревожит теперь его душу.

«Что же это такое: неужели я ошибся? В этом отвратительном месте все кричит о ненависти к женщинам. Судя по всему, вплоть до надписей, это какой-то сектантский корабль, только не хлыстов, скопцов или иных изуверов-сектантов, а какой-то особенный… Всюду — напоминание о Содоме. Но как же из Содома могли появиться женолюбы? Ведь, по Библии, в Содоме не было ни одного праведника».

Путилин провел рукой по лбу.

— Темно… темно… — вслух прошептал он. Вдруг он вздрогнул, насторожился. До него донеслись мужские голоса, громкий смех, и в ту же секунду он увидел, как в зал вошли три лица. Один был в военной форме, два других — в бальных костюмах.

«Куда они направятся?» — прошептал Путилин. И, заметив, что они, о чем-то оживленно беседуя, идут в ту гостиную, где он находится, Путилин быстро спрятался за широкую шелковую портьеру.

— Да брось, барон, чего ты так разволновался? — мягким, насмешливым голосом грассировал один денди другому.

— Но позвольте, господа, это ведь необыкновенно. Вы слышали, что сказал сейчас наш Игнат? Вы видели ужас, который отразился на его физиономии при виде меня? «Никого еще нет?» — спросил я его. Вдруг он выпучил на меня глаза, затрясся весь и с трудом, заикаясь, пролепетал: «Никого-с… за исключением вас». — «Как за исключением меня, когда я только что приехал, болван?» — дал я на него при вас окрик. «Никак-с нет, вы… вы давно уж приехали». И в ужасе вытаращил на меня глаза, чуть не крестясь. Что вы на это скажете?

— Да, это очень странно, — взволнованно прошептал военный.

— Пустяки! Просто болвану или причудилось, или хлопнул остатки нашего шампанского. А вот что ты брелок-жетон свой потерял — это скверно, барон. И где это тебя угораздило?

Барон схватился за голову.

— Ей-богу, не знаю… Очевидно, в последний раз… тогда, с княгиней…

— Это вот посерьезнее твоего двойника.

— Я думаю, господа, что нам следует бросить эту затею. И мне, и тебе, барон, и тебе, граф, — нервно вмешался в разговор военный. — Пошутили — и баста. Во-первых, здесь на нас косятся. Мы не присутствуем на наших мессах Содома. Идет уже шушуканье. Нас могут заподозрить в ренегатстве. Во-вторых, можно попасться. А в-третьих, мне очень не нравится потеря тобою жетона и особенно твой двойник.