Пылай, огонь

— Замечания этого типа... относительно ваших теорий, — помедлив, все же спросил я. — Вы же в самом деле не считаете, что мальчики... что они...

Он улыбнулся с тем выражением печали, которое уже было мне так хорошо знакомо.

— Можете успокоиться, доктор. Я конечно же так не считаю.

Испустив облегченный вздох, я откинулся на спинку сиденья, хотя, думаю, Фрейд даже не обратил внимания на мою реакцию.

Когда мы вернулись домой, Фрейд предупредил, чтобы я не обмолвился ни словом с Холмсом о теннисной дуэли. Он не хотел беспокоить моего друга описанием этого инцидента, и я с ним согласился.

Мы обнаружили Холмса на том же месте, где оставили его — в кабинете — погруженного в книгу и не склонного к разговорам. Меня устроил уже тот факт, что он хоть к чему-то проявляет интерес. Уединившись в своей комнате, я снова восстановил в памяти происшествие в «Момберге».

Мы так и не узнали имени этого хама, но его полная злобы физиономия, отмеченная дьявольским шрамом, стояла у меня перед глазами весь остаток дня.

Во время ужина мне показалось, что Холмсом снова овладевает недавнее состояние. Несмотря на все наши старания втянуть его в разговор, ответы Холмса были односложны до оскорбительности, Я с тревогой поглядывал на Фрейда, но он предпочитал не замечать моих взглядов, продолжая болтать, как ни в чем не бывало.

По завершении трапезы он, извинившись, встал и вскоре вернулся с каким-то пакетом в руках.

— Герр Холмс, думаю, что могу вас кое-чем порадовать, — сказал он, протягивая ему продолговатую коробку.

— Да?

Взяв коробку, Холмс поставил ее себе на колени, явно не зная, что с ней делать.

— Я телеграфировал в Англию, чтобы мне ее доставили, — продолжил Фрейд, снова садясь. Холмс по-прежнему ничего не говорил, молча глядя на коробку.

— Давайте я помогу вам открыть ее, — предложила Анна, ухватившись за стягивающий ее шнурок.

Будь любезна, — согласился Холмс, протягивая коробку ребенку.

— Осторожнее, — предупредил отец, когда пальчики девочки стали распутывать узел. — Дай-ка мне. — Карманным ножом отец перерезал шнурок, и Анна, развернув бумагу , раскрыла коробку. Невольно у меня перехватило дыхание, когда я увидел ее содержимое.

— Там другой футляр, — воскликнула Анна.

— Пусть герр Холмс сам откроет его, — посоветовала дочке фрау Фрейд.

— Ну давайте же! — приободрила его Анна.

Не отвечая ей, Холмс вытащил футляр. Медленными, но точными движениями его пальцы открыли замки, и он вынул своего Страдивари, после чего поднял глаза на венского врача.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал он тихим голосом, интонация которого испугала меня. Анна в восхищении захлопала в ладоши.

— Скрипка! — закричала она. — Настоящая скрипка! А вы умеете играть на ней? О, пожалуйста, сыграйте для меня, ладно? Пожалуйста!

Холмс посмотрел на нее, затем перевел взгляд на инструмент, который держал в руках. Его полированная дека блестела лаком в огне газовых светильников. Он провел пальцами по струнам, слегка вздрогнув при их звуках. Прижав скрипку подбородком, Холмс сделал несколько движений шеей, прилаживая инструмент, и попробовал извлечь первые звуки. Мы смотрели на него, затаив дыхание, словно присутствуя в концертном зале. Опустив смычок, он подрегулировал его натяжение,

— Хмм...

Сначала он медленно и осторожно сыграл какую-то музыкальную фразу, непохожую на его стиль исполнения, когда мелодии и фиоритуры стремительно сменяли друг друга. По лицу его расплылась нерешительная улыбка — в первый раз за долгое время я увидел его поистине счастливое выражение, которое, казалось, никогда больше не появится.

А затем он углубился в игру.

Я не раз высоко оценивал музыкальное дарование своего друга, но никогда еще он не играл с такой отдачей, никогда еще его слушатели не были так зачарованы, как в этот вечер. Перед моими глазами развертывалось настоящее чудо, по мере того как инструмент возвращал к жизни его хозяина, а он — его.

Не замечая своих действий, Холмс отодвинул стул и встал, Продолжая играть, и чувствовалось, что с каждым движением смычка к нему возвращалась радость жизни. Я забыл, какую вещь он играл, — я не особенно сведущ в музыке, о чем должно быть известно моим читателям, — но, мне кажется, это были его собственные композиции.

Следующая вещь оказалась мне знакома. Холмс испытывал тягу к вещам, пронизанным сильными чувствами, и, кроме того, он понимал, где и почему находится.

Он играл вальсы Штрауса. О, как он играл! Богатые, сочные, веселые ритмы заполнили помещение и были настолько зажигательны, что Фрейд, обхватив свою жену за талию, стал вальсировать по столовой, направляясь в гостиную, куда последовали Холмс, Анна, Паула и я. Я был настолько захвачен этим зрелищем, видя улыбку на лице своего друга, что не сразу обратил внимание на маленькую ручонку, дергавшую меня за рукав. Опустив глаза, я увидел Анну, которая протягивала мне руки.

Я никогда не считал себя хорошим танцором, тем более что легкая хромота усугубляла отсутствие способностей в этой области, — но я стал танцевать. Все мы были преисполнены энергии и самыми добрыми чувствами.