ПЫЛЬЦА В КРОВИ

Чага вытер о предплечье мокрое лицо и шмыгнул носом. Хотелось коснуться крошечных радужных сфер. Но он промедлил Отпрянул назад, когда жизнь в водоеме всколыхнулась. Его собственное изображение на мгновение потеряло форму, а потом потянулось тонкой, сотканной из пузырей рукой. Существо оказалось смелее Чаги, а может и дружелюбнее. Он тоже протянул руку и коснулся упругой пульсирующей цветом жизни. Прикосновение сопровождалось звуком, похожим на тихое потрескивание. Как костер, ровно горящий в лесу.

Откуда Чаге знать про костер?

Но он знал – это хороший звук. Вокруг нет ничего фиолетового, и пузырькам не противно превращаться в такое смешное существо, как он. И касаться его. Он опустил руку и сел на голые пятки. Пузырьки быстро перестраивались, двигались. Его собственное отражение менялось, перетекая из формы в форму, и в какой-то момент Чага понял, что радужное существо уже поднялось во весь рост, в то время как он сам только на полпути вверх, пытается удержаться на слабых ногах.

– Ты знаешь то, что я только собираюсь сделать? – прошептал он.

Чага мечтал об ответе. Но с ним, конечно, никто не заговорил. Кто бы стал? То, что пузырьки видели его или чувствовали по-своему, уже казалось чудом. Чувство, что пришел туда, куда давным-давно потерял дорогу. И потерял право на эту дорогу ступать.

Чага поднимал то одну, то другую руку, поворачивался боком. И следил за тем, как ему отвечают, как новые друзья угадывают каждое неловкое движение. В какой-то момент в глазах потемнело, голова закружилась, и он рухнул на плотный темно-коричневый грунт под ногами. Боль прошила тело насквозь.

Хозяин? Я не хотел…

Он едва помнил, как оказался у Ниши Пира. Полз на четвереньках то по узким, то по широким переходам. Полированные поверхности сменялись шероховатой керамикой. В симметричные переплетения попадали пальцы, а на коленях оставались царапины. Мимо двигались тени, раздавались непонятные звуки. Чага не поднимал голову. Знал, что здесь, в чистилище, через которое Хозяин пытался помочь ему пройти, есть множество опасностей. Бьющие струны и звуки, которые сдавливают грудь и прерывают дыхание, и прикосновения, с треском рвущие кожу, и, наконец, фиолетовый цвет. А еще вышагивали ожившие ужасы, один взгляд на которые останавливал кровь.

– Ирт, Ирт, – шептал он. – Код три, пять, семь, кросс-переход четыреста, сектор сорок, – помоги…

Он едва помнил, как оказался у Ниш Пира. У ребра поворота хлынули звуки, и Чага замер. Это было стрекотание, и шелест, и резкие высвисты, и шипение гадюки. Звуки сплетались в странный невообразимый гомон, от которого хотелось свернуться в клубок, забраться в темную нору и умереть там маленьким и незаметным. Но норы не было, а мимо по проходу под плетением слишком ровных и одинаковых корней плыл мигающий сиреневым цветом огонек. И, найдя в себе отчаянную решимость, Чага заглянул за угол.

Там за поворотом творилось невообразимое, и накативший ужас не давал возможности оторваться от зрелища. Прозрачный дым, а может быть пар, плыл под высокими сводами, с которых тянули вниз выступы, конусы и трапеции разноцветные каменные уродцы. Под ними на разных уровнях большими и малыми группами шевелились и шумели чудовища.

Чаге казалось, что он видит рога и гребни, вытянутые шеи и заостренные вверх живые капюшоны. Взгляд сам собой лепился к кривым отросткам, вращающимся вокруг продолговатых разноцветных тел. Он всматривался в отдаленные углы, и все чуднее и страшнее казались ему существа. Клубки на множестве колючих отростков, стволы, оплетенные кружевом грибных наростов, хвосты, обмотанные вокруг коротких ног.

Чага утонул в хаосе форм и звуков. Сердце пыталось пробить грудную клетку, а взгляд метался от чудовища к чудовищу в поисках надежды и спасения. И тут он увидел Ирта. Хозяин сидел справа и выше всех. За его мощным торсом, как крылья, выступали края сиреневого полированного камня. Багровые отростки капюшона время от времени расправлялись, тянулись к еде, которая лежала в плетеном углублении. От одного его прикосновения тонкие блины-листья, серые продолговатые маслянистые штуки исчезали, словно растворялись прямо в воздухе. Стоило Ирту сделать движение, и те, кто сидел рядом, клонились к нему. Стоило издать низкий короткий звук, как все стрекотали и шелестели. Стоило быстрой волне пробежать по его телу от плеч к изгибу бедер и ног, как все затихало вокруг него.

Он был здесь главный. Хозяин. Чага почувствовал, как тревожное ожидание заполнило до краев, как заныла кожа в предвкушении жалящих прикосновений. Он двинулся вперед, почти не осознавая этого. Очутившись в проходе, почувствовал, как горячий пар прошелся по обнаженному телу. Все живое и страшное, рогатое и покрытое отростками качнулось в его сторону, словно Чага не незаметно вполз, а громыхнул скрипучей дверью. Он сжался, уязвимый и жалкий.