Пышечка

Из прихожей доносится звонок в дверь и прерывает мой внутренний монолог. Я улыбаюсь в одеяло. Даже если бы я хотела ее открыть, я не смогла бы.

Снова звонок. Должно быть, мамы нет дома. И снова, и снова.

Я поднимаюсь с кровати и неспешно плетусь вниз по лестнице. Затем, привстав на цыпочки, смотрю в глазок. Вздыхаю. Бьюсь головой о дверь.

– Чего тебе надо? – кричу я.

– Пусти меня, – отвечает Ханна. – Давай уже.

Она снова и снова жмет на звонок. Раз девять или десять.

– Зайди со двора, – наконец кричу я.

Она даже не спрашивает почему.

Я стою у открытой задней двери, и Ханна проносится мимо меня внутрь. Буян с секунду обнюхивает ее, а потом убегает.

– Я звонила тебе раз восемьдесят пять за выходные, – выпаливает она. – А я вообще-то не люблю говорить по телефону.

Она протягивает мне пластиковый контейнер с рагу.

– Мама передала тебе домашний санкочо[38].

– Мама? – Я открываю холодильник и запихиваю контейнер между пакетом молока и кувшином апельсинового сока. – Мы же с ней не знакомы.

– Ну, из-за этого идиотского конкурса красоты ты ее кумир. Надеюсь, ты собой довольна. – Она плюхается за кухонный стол – туда, где обычно сидит мама.

Мне кажется, Ханна – такой человек, которому будет комфортно в гостях у кого угодно. В ней нет чрезмерной деликатности, которую обычно проявляют люди в новом месте. Опершись локтями на стол, она подается вперед.

– Ты не можешь просто взять и бросить кон… Погоди, ты что, слушаешь Долли Партон?

Я пожимаю плечами.

Она окидывает меня взглядом, будто бы оценивая мое состояние.

– Выглядишь кошмарно.

Я наливаю себе остывшего кофе и ставлю чашку в микроволновку.

– Ну, если под «кошмарно» ты подразумеваешь «довольно», то – да.

– Ты когда в последний раз принимала душ?

Микроволновка звякает.

– Душ – штука индивидуальная. – Я пожимаю плечами. – Пошли наверх.

– Только если ты выключишь эту чудовищную музыку.

Когда мы оказываемся в моей комнате, я снимаю иглу с пластинки, а Ханна раскидывается у меня на кровати. Затем берет с тумбочки магический шар, встряхивает его и спрашивает:

– Уилл окончательно слетела с катушек? – После чего читает ответ: – Можете на это рассчитывать.

Я присаживаюсь у нее в ногах и откидываюсь на спину поперек кровати. Может, разговор пойдет легче, если я буду не отрываясь пялиться в потолок.

– Окей, дай угадаю: у вас что-то стряслось с Туалетным Мальчиком.

– С мальчиками. Их двое. Вообще, я сама уже не понимаю, зачем ввязалась в этот конкурс. – Я вытягиваю руки, и они свисают с края кровати. – Наверное, я возомнила, что заслуживаю того же, что и другие девушки. Не знаю… Но я не такая, как они. Может, я и заслуживаю всего того, что есть у них, только это вовсе не значит, что я в самом деле могу это получить. И мое участие в конкурсе лишь подтвердит это.

– Не-а, – говорит Ханна. – Бред собачий. Ты не имеешь права ни на победу, ни даже на участие, пока не постараешься как следует и это право не заработаешь. Может быть, толстушки, хромоножки и девицы с большими зубами не часто выигрывают конкурсы красоты. И, может быть, это неправильно. Но единственный способ исправить положение дел – рискнуть. Мы не можем рассчитывать, что получим все то же, что и остальные девчонки, пока сами этого не потребуем. Потому что никто и ничего не преподнесет нам на блюдечке, Уилл.

– Тебе легко говорить. Я захожу в комнату, и первое, на что все обращают внимание, – это мои гребаные размеры. А тебе-то всего-навсего надо держать рот закрытым.

– Ого! Удар ниже пояса. Да, я могу заткнуться. Пока мне не понадобится что-нибудь сказать. И вообще, ты хоть представляешь, каково это – быть лесбиянкой и наполовину доминиканкой с торчащими зубами в этом захолустном городишке?

Я качаю головой.

– Прости… Я сама не своя…

– …И выпускаешь пар, ага. Только так все равно не пойдет. Если ты не готова участвовать для себя, так сделай это ради Аманды и Милли. – Она закусывает губу и смотрит в зеркало напротив кровати. – А может, и ради меня.

– Вы и без меня справитесь.

– Вообще-то не справимся. Милли не сможет участвовать без тебя.

Я сажусь на кровати.

– Ты о чем?

– Ее родители узнали о конкурсе, – бесстрастно отвечает она. – Милли умоляла их снова и снова. Рассказала, что мероприятие организует твоя мама, и тогда они решили: раз ты участвуешь, значит, можно и ей. – Ханна замолкает для пущего эффекта. – И тут ты берешь и сливаешься.

Чувство вины сдавливает мне грудь. Я облизываю растрескавшиеся губы и медленно осознаю, как мне мерзко после целых выходных без душа.

– Слушай, это, конечно, отстой, но…

– Но что? Пожалуйста, скажи мне, что ты не настолько эгоистична.

Она права. Для Милли это не шутка. Она всю жизнь молилась на конкурсанток, изучала их биографии – и наконец позволила себе стать одной из них.

Я непроизвольно дергаю ногой, напряженно размышляя. Не знаю, улучшится ли моя карма (возможно, я уже безвозвратно ее испортила), но Милли этого заслуживает. Пусть я не смогу сделать шаг вперед и схватить жизнь за яйца, как это делает она, но уж во всяком случае я способна оказать ей маленькую услугу и не чинить препятствия на ее пути.