Раб сердец

      Поздним вечером двенадцатого дня сознание Лядащего заработало лихорадочно, словно после пинка. В дом напротив, где жил писарь губернской управы, вломилась дюжина непонятного вида людей. Что там происходило, толком было неясно, но когда из дома, обхватив голову руками, выскочил в одной рубашке хозяин, пробежал на подгибающихся ногах шагов десять и упал посреди грязной мостовой, Самусь покрылся холодным потом. Он глядел в щель приоткрытых ставень на мелко дергающуюся скрюченную спину соседа и слушал, как что-то заскрежетало по железной обивке его двери. Работа кузнецов оказалась отменной, хитроумные запоры не подкачали и взломщики ушли. Стуча зубами, Лядащий отошёл от окна, с полминуты разглядывал белки закатившихся глаз жены и протрусил на кухню. Затхлой воды оказалось немного - последние полкувшина. У печи сиротливо валялось последнее полено. –«Надо же, -внезапно захихикал Самусь, -и готовить как раз нечего…»

      Он бросился набивать пододеяльники и наволочки одеждой и обувью (жена давно зудела что надо бы выбросить старьё, а вот - пригодилось!), одеялами и остатками продуктов. Жена повалилась на пол, заверещала, что сама никуда не поедет и дочь не отдаст. Тупая, безмозглая баба, говорящая задница! Самусю пришлось надавать ей звонких пощёчин. Дочь, правда, оказалась более сообразительной, корчила кислые рожи, но подчинялась. Всё собранное Лядащий торопливо запихал в повозку, затолкал туда же тихо скулящую жену с дочерью, запряг голодного Резвого (надо же, руки делали всё сами, не забыли сельского детства!) и заполночь вывел под уздцы на зловеще пустынную улицу.

      А дальше произошло нечто невероятное, о чём Лядащий и мечтать не смел - им удалось выбраться из Поползаевска совершенно беспрепятственно. Чья-то стрела, выпущенная вслед и застрявшая в задней стенке повозки и вопли забиваемого насмерть в парке - не в счёт.

      На рассвете, уже далеко от города, Резвый упал.

      -Замучил животину. -укоризненно сказал оказавшийся рядом крестьянин, с отвращением оглядывая Самуся.- Ну ты и урод, горожанин!

      Он наотрез отказался продать лошадь за всё Лядащево золото и шкатулку с украшениями впридачу: -На кой мне цацки? Давай так - это ты мне коня уступишь, выхожу его, а в обмен дам мешок брюквы.

      -А как же я?!

      -Да тут до оврага рукой подать! -загадочно утешил крестьянин, ухмыляясь в нечёсаную бороду. -Дотолкаешь.

      Он действительно отдал мешок брюквы, помог подняться Резвому, поглаживая коня и утешительно шепча тому что-то на ухо, увёл прочь.

      Что имел в виду «землеройка», Лядащий понял, когда совершенно изнемождённый дотолкал повозку до поворота лесной дороги. В почти отвесных глиняных стенах большого оврага рыли норы бездомные бродяги, изрядно разбавленные в последние дни такими же беглецами, как Лядащий. Удача ещё раз ехидно улыбнулась Самусевому семейству: буквально накануне бесследно сгинула четвёрка обитателей шестнадцатой норы (поговаривали, будто они подались прибиваться к Братству) и Лядащие тут же её заняли. Передвигаться по новому жилищу, тёмному и тесному, можно было только согнувшись в три погибели, но в нём было на удивление сухо и не холодно. У самого входа, с точным расчётом, чтобы дым не заносило внутрь, прежние обитатели устроили выложенный битым кирпичом очаг. В глубине находились лежбища. Вонючее тряпьё, служившее предшественникам постелями, Самусь выкинул, опасаясь вшей. Натаскал сухой полыни, закрыл одеялами, подивился, насколько удачно получилось.

      Осень и зима выдались сравнительно мягкими, но казались бесконечными. Обогревать нору приходилось, разумеется. постоянно. Лядащий ходил за дровами с предусмотрительно захваченным из дома кухонным топориком. Была пущена на дрова повозка, весь сушняк в окрестностях оврага закончился, а рубить уснувшие берёзы было бессмысленно, сырая древесина не горела. Приходилось выбираться за полверсты за смолистым еловым лапником. Однако в середине месяца снежня это стало опасным - появились шатуны-людоеды. Нападать в одиночку на деревни, где крестьяне давали отпор, они не решались и охотились на неосторожных «овражников». Впрочем, обитатели оврага тоже не собирались изображать святых - если людоеду не везло, то из некоторых нор выползали струйки дыма, пахнущие жареным мясом неудачника.

      С Лядащим никто не ссорился, вместе с тем и водиться с ним не желали, справедливо полагая, что от неприспособленного к выживанию горожанина проку мало. А в одиночку ему никак нельзя было далеко уходить, чтобы при первой же опасности успеть добежать до оврага. Он попытался было заменить в очаге ветки сухим камышом, но тот мгновенно вспыхивал и так же быстро гас, не давая тепла.

      Самусевы супруга и дочь вылезали из норы исключительно по естественным нуждам. Сперва Лядаший хотел было приучить жену к варке или запеканию брюквы. Здесь обнаружилась одна из главных ошибок - почти никакой посуды из дому не взяли. Спасало ведро, из которого поили Резвого, с ним Лядащий ходил за водой к ручью. Жена - избалованная и привередливая барыня - так бурно отвергла все предложения что-либо делать, что Самусь отступил.