Рабочее созвездие

В контровом утреннем свете черным силуэтом стояла над чашей талой воды причудливая орешина — извилистая и коренастая. Она преградила дорогу воде, и та собралась в неглубокую промоину, питаемую снеговыми сугробами, затаившимися с северной стороны, у скал. Вода бурлила и сверху, вливаясь, и ниже, вытекая из чаши, и только здесь, возле черного рослого куста, она замерла на миг, словно изумленная от чуда собственного появления на свет, и в ней — ключевой и прозрачной — отражалось все: небо и облака, набрякшие ветви орешника и острые скалы, поросшие лишайником, и неподвижно парящий, освещенный солнцем кобчик.

Друг щелкал затвором камеры, а я приник губами к прозрачному зеркалу. Нет, не потому, что хотелось пить, — было еще рано и прохладно, — но чтобы ощутить эту дивную свежесть вешней воды.

Прошлое

Прошлое! Как явственно я слышу твой негромкий голос…

В маленьком городке, в горах, на демидовском заводике, что стоит в низинке под намывной плотиной, обследовал я старинный цех. Двести лет катают в нем один и тот же кровельный стальной пласт, неказистый на вид, с подпалинами и маслянистыми пятнами. Я наблюдал, как, затаив дыхание, прокатчик в стальной маске из проволоки, стоя в полуметре от вращающихся валков, хватает клещами раскаленную болванку — «сутунку» и мгновенно заправляет ее в верхние валки. Секунда-другая — снова быстрое подсекающее движение в такт машине…

Прокатчик садится на лавку передохнуть, а на его место в фартуке забытых времен встает другой — почернелый, жилистый, в расстегнутой у ворота рубахе…

— Уральский способ проката, — отворачивая лицо от жара, кричит мне инженер. — Таким листом, говорят, даже английский парламент крыт…

С одиннадцатого века стоит на Темзе стрельчатый замок закона. И которое там поколение не ржавеет тонкое уральское железо, что покрывает добротное помещение палаты лордов?

Есть у нас сейчас и автоматы, из которых со скоростью поезда рвется стальная, звенящая полоса. Есть чуткие пальцы, что исполняют на кнопках пультов ноктюрны двадцатого века. Но стоит и древний заводик с просоленными от пота мастеровыми, и идет в двадцать государств единственный в мире кровельный стальной лист, сделанный по-уральски: с окалиной от древесного угля, с никелевой хитрой присадкой, от которой не гниет кровля столетия под любым дождем.

Рабочий с винтовкой

Поселок Нижний Уфалей можно было бы назвать селом — так в нем все близко к сельской жизни: крепкие избы с палисадниками и крытыми тесом дворами, широкие сонные улицы с курами и чахлыми тополями, окруженными непременно частыми дощатыми загородками от потравы…

И вовсе бы с церковью на взгорье, с видом на десятиверстный пруд среди мохнатых гор был бы Нижний Уфалей селом, если бы… не мартен. Гудящий. Насупленный трубами. С кранами внутри своего каркаса, с ковшами такой величины, что, глядя на всплески огня, чешешь в затылке и вспоминаешь… Магнитку или Тагил.

А ведь рядом с мартеном, в двух шагах от вибрирующей стены, — молодая поросль сосняка, цветет иван-чай и зверобой.

Все по-особому в поселке… Бродят телята между цехами — мартеновским и паросиловым, где гудят котлы с паром в сотню атмосфер. А сбоку, у въезда, рушится сам собой от времени ветеран — цех демидовских времен, сложенный еще до появления кирпичной кладки из плитнякового гранита. Видать, заброшен он после войны, а сломать его недосуг — наперечет рабочие руки в небольшом поселке. Мужики все идут «к огню», как сто или двести лет назад их деды и прадеды. Оттого, видно, так крепки и статны: лесная работа — в юности, огненная — при возмужании…

Я долго бродил по заводу, заходя в кузницу, где ковали болты и скрепы, то в прокатку, где шла сутунка для Верхнего Уфалея. Заводы эти — побратимы издревле, и было приятно знать, куда пойдет какая деталь. Приятно было охладиться после мартена на ветру. Я вышел на старую ряжевую плотину, которая доживает последние полгода под охраной стальных шпунтовых стен, вбитых в насыпь. Лиственницы в три обхвата скоро будут разобраны, их кованые скрепы растворятся в печах, и исчезнет память о былом… Память об эпохе, когда вода в желобах да уголек в локомобилях делали завод маленьким суверенным государством. Когда он отдавал все, не требуя ни мазута в цистернах, ни напряжения в проводах, что летят нынче над ущельями. Неуязвим был спрятанный в горах заводик…

И снова захотелось узнать, как же все тогда было? И какая техника? И турбины? И своя электростанция? Ищу, у кого бы спросить. Не о водяных колесах демидовских, конечно, а о паровых или динамо.

Парни из паросилового аж присвистнули:

— У нас, дядя, всегда котлы на солярке — и вся любовь. А чё при царе Горохе было — нам мозги не колотит…

Это, конечно, они зря говорили! Пойдут учиться на разряд — их живехонько марки автономных машин выучить заставят. Но — новейших. А — старые?..