Работа актера над собой в творческом процессе воплощения

— Таким образом, — резюмировал Торцов, — я говорил на непонятном вам языке, а вы меня внимательно слушали. Я сидел неподвижно, избегая движений, а вы на меня внимательно смотрели. Я молчал, а вы старались разгадать смысл этого молчания. Я подложил под звуки какие-то свои представления, образы, мысли, чувствования, которые, как мне казалось, имеют связь со звуками. Конечно, эта связь лишь общая, неконкретная. Понятно, что и производимое впечатление было того же происхождения. Все это достигнуто мною, с одной стороны, звуками, а с другой — интонацией и паузами. Разве не то же самое происходит и получается при слушании стихов и монологов на незнакомом нам языке, которым мы наслаждаемся в спектаклях и концертах заезжих иностранных гастролеров? Разве они не производят на нас большого впечатления, не создают настроения, не волнуют? А между тем мы ничего не понимаем из того, что они нам говорят на сцене.

А вот и еще пример. Недавно один из моих знакомых восхищался чтением артиста Б., которого он слушал в концерте.

— Что он читал? — спросили его.

— Не знаю! — ответил знакомый. — Я не расслышал слов.

По-видимому, артист Б. умеет производить впечатление не словами, а чем-то другим.

В чем же секрет? В том, что на слушателя действуют также звуковая окраска слов — интонация и красноречивое молчание, договаривающее недосказанное словами.

Интонация и пауза сами по себе, помимо слов, обладают силой эмоционального воздействия на слушателей. Доказательством тому — мое сегодняшнее чтение на непонятном языке^{11}.

……………………… 19… г.

Сегодня, после того как я опять прочел [монолог] Отелло, Аркадий Николаевич сказал мне:

— Вот теперь монолог не только слушается, понимается, но и начинает чувствоваться, правда, пока еще недостаточно сильно.

Чтобы добиться этой силы, я при следующем чтении попросту, по-актерски, нажал педаль, или, иначе говоря, наиграл страсть ради самой страсти. От этого, конечно, явилось напряжение, торопливость и благодаря им я смял и перепутал все такты.

— Что же вы сделали?! — всплеснул руками Аркадий Николаевич. — Одним разом смахнули всю нашу огромную работу! Убили даже смысл, логику!

— Я хотел оживить и усилить… — оправдывался я, сконфуженный.

— Да разве вы не знаете, что сила заключается в логике и в последовательности, а вы их уничтожаете! Приходилось ли вам слышать на сцене или в самой жизни совсем простую речь, без особых голосовых усилений, повышений и понижений, без чрезмерного расширения звуковых интервалов, без сложных фонетических фигур и рисунков интонаций?

Несмотря на отсутствие всех этих приемов усиления выразительности, совсем простая речь нередко производит неотразимое впечатление своей убедительностью, ясностью воспроизводимой мысли, отчетливостью и точностью словесного определения, передаваемого логикой, последовательностью, четкой группировкой слов и построением фразы, выдержкой передачи.

Логическая пауза принимает живое участие в такой речи, она способствует силе воздействия и убедительности.

Так пользуйтесь же ею, а вы ее уничтожаете. Именно ради силы, которую вы ищете, учитесь прежде всего говорить логично и последовательно, с правильными остановками.

Я поспешил вернуть монологу его прежнюю форму, четкость, но вместе с ними опять явилась и прежняя сухость.

Я чувствовал себя в заколдованном круге, из которого не находил выхода.

— Теперь мы убедились, что вам еще рано думать о силе. Она сама создается от совокупности многих условий и возможностей. Их-то мы и будем искать. Где? В чем?

Разные актеры по-разному понимают силу в речи. Вот, например, есть такие, которые ищут ее в физическом напряжении. Они стискивают кулаки и пыжатся всем телом, деревенеют, доходят до судорог ради усиления воздействия на зрителей. Благодаря такому приему их голос выдавливается из речевого аппарата, вот так, с таким же напором, с каким я сейчас толкаю вас вперед, по горизонтальной линии.

На нашем актерском жаргоне такой нажим на звук ради его силы называется «игрой на вольтаже» (на напряжении). Но такой прием не создает силы, а лишь крик, ор и сдавленный хрип на суженном голосовом диапазоне.

Проверьте это на себе и скажите на нескольких нотах секунды или терции, со всей внутренней силой, которая вам доступна, такую фразу: «Я не могу больше выносить этого!!»

Я исполнил приказание.

— Мало, мало, сильней! — командовал Торцов.

Я повторил и усилил звук голоса, насколько мог.

— Еще, еще сильнее! — понукал меня Торцов. — Не расширяйте голосовой диапазон!

Я повиновался. Физическое напряжение вызвало спазму: горло сжалось, диапазон сокращался до терции, но впечатления силы не получилось.

Использовав все возможности, мне пришлось при новом понукании Торцова прибегнуть к простому крику.

Получился ужасный голос удавленника.