Работорговец (Русские рабыни - 1)

Стакан воды тут же оказался у него в руке. Старый посмотрел на рабски склонившегося над ним хозяина кабинета и спросил:

-- Минералка?

-- Боржоми. Настоящий.

Коротким глотком старый проверил. На боржоми это пойло не тянуло.

-- Похоже, что боржоми, -- согласием поблагодарил он, заодно подумав, что ведь, гаденыш, мог и отравить, и неожиданно спросил о другом: -- А чего твоя цаца любит так громко телевизор слушать?

Плоское хрящеватое ухо молодого повернулось к приоткрытой двери. Снизу, из гостиной, расположенной на первом этаже, безразличный женский голос рассказывал о проблеме проституции в Турции.

-- Особенно много гастролерш в последнее время появилось здесь из России и других стран СНГ, -- убеждала она зрителей. -- Привозят их чаще всего группами, а это значит, что торговля русскими девочками поставлена на поток. Привозят под видом танцгрупп. Как правило, это очень красивые девочки, с хорошими фигурками, с хорошим здоровьем. У них заранее отбирают документы, и, когда они узнают, что вместо танцев на сцене ресторана им предстоит в специальных комнатах обслужить по пять - десять мужчин за сутки и "работать" так без выходных по нескольку месяцев всего лишь за скудное питание, многие из них приходят в отчаяние. Кроме того, в последнее время их подельницы из других стран и Турции объявили чуть ли не открытую войну нашим путанам. Скорее всего, оттого, что наши девочки "работают" по демпинговым ценам и сбивают их доходы. Недавно в одном провинциальном городке они сожгли публичный дом, где жрицами любви были девушки из России и Украины. К сожалению, при пожаре одна из них погибла. Как нам сообщили турецкие журналисты, звали ее Валентиной, а родом она была из...

-- Ты всерьез думаешь на ней жениться? -- спросил старый.

-- Да ты что, Зуб! -- ответил молодой, хотя документы в загс уже были поданы. -- Покантуюсь немного и выкину...

-- Вот это по-нашему, -- с холодной радостью поприветствовал это решение старый. -- Вору в законе жениться западло. Не положено. Я кожей чувствую: ты нас, стариков, не подведешь. Что-то в тебе есть... Сядь!

Ему надоел стоящий перед ним человек. По весне, еще перед сходкой, хотел он короновать на вора в законе другого парня. Тот уже и "положенцем" был, а не просто "смотрящим". Да и ходок, то есть судимостей, -- четыре, а не три, как у Слона. Но наехала на него новая шпана, покрошила из стволов. Нет на них креста, нет. Чтоб раньше да на будущего вора в законе руку поднять! Да это примерно как при Брежневе кто-нибудь бы в члена Политбюро в упор шарахнул. И ведь, гады, не только "положенцев", а и воров в законе кладут. Сам недавно в газете прочел, что за год по два десятка убивают. И чаще всего, что, гад, обидно, сами себя. Сами себя.

-- Завтра по утряне улетаю я в Москву, -- в горле у старого першило, будто там без устали драили его изнутри наждаком. Он посмотрел на стакан с минералкой, но пить не стал. Вот если бы опять поднесли, то стал бы, а так... -- Оттуда сразу в Штаты. Завтра подгребет к тебе, Слон, один из моего "пристяжа", бумажки отдаст...

Молодой упрямо молчал, понимая, что именно ради этого приехал через весь холодный и вонючий город из центра в забытый Богом поселок "Двенадцатой-бис" чуть ли не самый старый российский вор в законе.

-- Не люблю бумажек, -- поморщил он белое, как бумага, лицо. -- Все зло -- от них... Короче, заберешь. Это -- мой общак. Соединишь со своим. И правь умно. Бабки не разбазаривай. Кому положено -- помоги. Нашим за забором подкинь, что попросят. Кого из-за "колючки" выкупить, там, в бумагах, тоже прописано... Я не успел...

Телевизор снизу орал о росте преступности в России и мешал сосредоточиться. Телевизор казался третьим человеком, который стоит рядом и втолковывает двум другим то, что и еще кто-то знает об их встрече, раз знает о росте преступности.

-- Она что: глухая? -- опять раздраженно посмотрел на дверь старый.

-- Нет. Скорее, привычка. Она с детства у железнодорожного вокзала жила. От окна до рельсов -- метров двадцать. Поезда грохотали, приходилось громко говорить, громко радио включать.

-- Говорят, ты "картинки" затираешь, -- недовольно пробурчал старый, все так же не отрывая взгляда от полоски электрического света из-под двери.

-- Лажа. Чистая лажа, -- вскочил молодой, дернул щекой со шрамом и резким движением рванул вверх, к локтю, рукава красного пиджака и белой рубашки.

На стол горошиной упала оторвавшаяся перламутровая пуговица, скользнула по его отполированной поверхности и скатилась на колени старому. Он нервно смахнул ее на пол, как таракана.

-- Смотри! -- поднес руку к пламени молодой.

На загорелой коже шатающиеся синие буквы образовывали слово "СЛОН"*.

-- Придется кой-кому языки подрезать, -- сказал старый таким неожиданно спокойным тоном, что и неясно было: шутка это или вправду угроза кому-то.