Рабство и данничество у восточных славян

Отсюда у наших ученых сложилось мнение, что война в качестве эпизодических столкновений «возникает уже на ранних ступенях общественного развития, но как массовая организованная форма (собственно война) получает распространение только в эпоху классообразования в антагонистических классовых обществах...».⁵ С распадом родовых отношений менялись военные цели: «Закат первобытнообщинного строя был закатом и первобытных войн. С переходом к классовому обществу появились неизвестные ранее мотивы для вооруженной борьбы (жажда захвата рабов, получения дани, грабеж скота, урожаев и другого имущества)».

⁶ Следовательно, к войнам, особенно в высшей фазе первобытности, побуждал прежде всего материальный интерес. Однако некоторые новейшие исследователи предостерегают от однозначных решений на сей счет: «Представление, по которому главным стимулом развития войн является захват материальных ценностей, кажется несколько упрощенным».⁷

По их мнению, «причины войн в первобытном обществе могли быть экономическими, религиозными или моральными — борьба за спорную территорию, стремление к захвату женщин, потребность в человеческих жертвоприношениях, трофейных головах и (скальпах, каннибализм, месть и в меньшей мере желание овладеть имуществом, которое у первобытных собирателей, охотников и рыболовов, не представляло большой ценности».⁸

Едва ли следует сомневаться в том, что перечисленные причины возникали не сразу и одновременно, а в процессе длительной социальной эволюции, перехода этнических общностей из одного состояния в другое. Однако существовала, на наш взгляд, основная, фундаментальная причина войн, действовавшая на протяжении всей первобытной истории в прямом или опосредованном (и потому затемненном) варианте. Она лежала в сфере восприятия древних людей внешнего мира, всегда опасного и враждебного, грозящего гибелью и. стало быть, вызывающего потребность нейтрализации С этой точки зрения война есть порождение отнюдь не извечной "человеческой агрессивности", а тотального страха перед тем, что находилось за пределами "своего" родового или племенного круга.⁹ Она являлась способом самосохранения архаических обществ и своеобразной формой освоения первобытными людьми внешнего мира. Отсюда неизбежность войн в древности, их, так сказать, "естественный" характер.

Пресечение опасности, идущей извне, достигалось с помощью магико-религиозных действ. Вот почему они органически включались в военные дела. «Подготовка, проведение и окончание войн у первобытных племен сопровождалось магическими действиями и соблюдениями разных запретов: гаданием, толкованием снов и различных примет, колдовством, жертвоприношениями, воздержанием от некоторых поступков и пр. Магические песни и танцы служили одновременно и для самоэкзальтации воинов перед сражением. Воины шли в бой часто в праздничных, а также устрашающих нарядах или раскрашенными».¹⁰

Устрашение противника и духов, ему помогающих, есть по сути преобразованный страх атакующих воинов. Если оно не срабатывало, испуг в свою очередь овладевал устрашителями. По свидетельству Маврикия, склавины и анты, когда им приходилось «отважиться при случае на сражение», «с криком все вместе продвигаются вперед. И если неприятели поддаются их крику, стремительно нападают; если же нет, прекращают крик и, не стремясь испытать в рукопашной силу своих врагов, убегают в леса...».¹¹

Эта воинская психология оказалась чрезвычайно живучей. Ее отзвуки слышны много позже. Московское войско, как явствует из рассказов иностранцев, вступая в бой, «двигалось нестройною, широко растянутою тол: пой, сохраняя только деление по полкам. При наступлении, музыканты, которых всегда в нем было множество, все вдруг начинали играть на своих трубах и сурнах, поднимая странный, дикий шум, невыносимый для непривычного уха. К этому присоединялся при самой атаке оглушительный крик, который поднимало все войско разом... Первый натиск старались произвести как можно стремительнее и сильнее, но не выдерживали долгой схватки, как будто говоря врагам, по замечанию Герберштейна: "бегите, или мы побежим"».¹² Тут нет ничего специфически русского. Все юные народы прибегали к устрашению врага перед боем, что, похоже, имело ритуальный характер.¹³