Радость и страх

Это говорит Мэнклоу, знакомый Бонсера. Коренастый, рыжеватый, с широким розовым лицом и в золотых очках. Его высокий лоб изборожден морщинами, но большой рот обычно кривится в усмешке, словно собственные невзгоды для него - предмет забавы. Бонсер, как выяснилось, знаком с ним уже давно и в Хитленд приехал, чтобы пожить на его счет. Но Мэнклоу сейчас без работы и сам сидит на мели. Все, что он мог предложить Бонсеру, - это разделить с ним мансарду в старой части города, а теперь, с приездом Табиты, он перенес свое ложе в чуланчик под скосом крыши.

Табита, с первого взгляда невзлюбившая Мэнклоу главным образом за то, что он грызет ногти и глазеет на нее, пока разговаривает с Бонсером, воспротивилась было такому расселению, но Бонсер небрежно оборвал ее: Брось, почему нам и не пожить в его комнате, подумаешь, барин.

А Мэнклоу ничем не смутишь. Он подчеркнуто внимателен к Табите. Его руки как бы ласкают ее издали, улыбка его оскорбительна. Он намекает ей, что Дик Бонсер ее недостоин. - Разве это жизнь для такой женщины, как вы, Тибби?

Табита, содрогаясь от этого обращения, отвечает строго:

- Благодарю вас, мистер Мэнклоу, я вполне довольна моей жизнью.

- Да, до поры до времени. - Он оценивает ее взглядом. - Я не удивлюсь, если скоро вы войдете в моду. К тому идет.

- В моду?

- Да. Я имею в виду ваш стиль. Пикантный. С уверенностью, конечно, сказать нельзя, но пышнотелые красавицы уже немного приелись. Я лично предпочитаю тип Венеры Милосской, в нем есть что-то здоровое, но в наш испорченный век вполне можно ожидать, что модными станут личики, как у церковных служек, как у этаких костлявых обезьянок.

- Вы хотите сказать, что я похожа на обезьяну?

Он вдруг улыбается во весь рот, показывая крупные белые зубы.

- А что, и на это могут найтись любители. Кому что нужно. Я знал одну девушку, так она вышла замуж за пять тысяч годового дохода, потому что у нее была деревянная нога.

И, снова обретя серьезность, он задумчиво устремляет очки куда-то в сторону. - Я бы и сам не прочь быть женщиной, это таит в себе кое-какие возможности. - Мэнклоу часто возвращается к вопросу о возможностях. - Их сколько угодно, Тибби. Это все враки, что мир жесток - он мягкий, податливый. Все дело в том, чтобы вовремя заметить трещинку и успеть забить в нее клин.

Сам Мэнклоу потерпел неудачу на многих поприщах: как учитель в школе, откуда его уволили после какого-то скандальчика с отчетами, как сотрудник издательства, где он тоже пустился в спекуляции. А недавно его выгнали из местной газеты за то, что он предложил не называть некоторые имена в своей корреспонденции о судебном деле. Ходили слухи, что скрыть имена он предлагал за плату и что он вообще не чурается шантажа. Но он решительно это отрицает. Его мечта - самому издавать газету, любую. - Возможности тут необъятные. Сейчас всех ребят обучают читать. Все помешались на образовании. Что ни месяц, появляется какая-нибудь новая газета. И "Ответы" выходят, и вечерних листков без счета. Прямо болезнь, и с каждым днем все хуже. А чего же и ждать, когда развелось столько школ? Помяните мое слово, через десять лет мы станем республикой. - Он возмущен, что никак не может найти богача, который согласился бы финансировать его газету. - А уж газета будет - пальчики оближешь, и живая, и зубастая. Я кому только ни писал, никто мне не верит. Я и этому жмоту Сторджу написал, в "Вереск", а он со мной на улице не здоровается. Совсем протух со своими деньгами. Впрочем, оно и понятно. В такой гнилой век кто не протухнет.

17

Сторджа он показал Табите, когда тот выходил из гостиницы "Вереск" на набережной.

Хитленд - один из тех приморских городков с плохим пляжем, каменистым дном, коротким променадом и без театра, куда охотно ездят люди, избегающие толпы. В его немногочисленных пансионах и скверных гостиницах из года в год селятся судьи, генералы, процветающие врачи, даже актеры из вест-эндских театров; и в первую очередь - любители искусства. Несколько лет подряд в Хитленде устраивали курсы живописи, там даже училась одна принцесса и два бригадира. А на летний сезон туда выезжает из Лондона художественный магазин, где можно увидеть все новинки.

В таких местечках знатные завсегдатаи чувствуют себя хозяевами, и, когда Стордж совершает утреннюю прогулку по набережной, кажется, что он занимает весь тротуар. Это мужчина лет пятидесяти, среднего роста, с большими светлыми глазами. Он и весь в светлых тонах - светлые с проседью волосы, большое белое лицо все в морщинах, крупный белый нос. На нем бледно-серый свободного покроя костюм из какой-то шелковистой материи и белый галстук с большой жемчужной булавкой. На голове - панама из мягчайшей соломки. Он не спеша вышагивает рядом со своей яркой, видной супругой, которая держит зонтик наперевес, как офицер на параде - саблю, и всегда его окружает кучка знакомых - его, как выражается Мэнклоу, клопы, блохи, мотыльки и тараканы.