Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Хочется посмотреть, каков ты на ринге. Ну и плечики! Стань-ка рядом. Видишь? Я тебе только-только до плеча. — Дженкинс сильно сбавил вес, и теперь из пухлой подушки его лица проступали истинные очертания его глаз, рта и носа. Его глаза казались теперь куда холоднее. — Ну-ка, хватай! — предложил Дженкинс. — Давай, ну!

И Кип вдруг сгреб Дженкинса в охапку, прижав к себе его жирное мягкое брюхо, потом, перехватив повыше, закружился, разгоняясь все быстрее, и швырнул его на ковер, как тяжелый куль с песком. Дженкинс лежал бледный, не в силах подняться из-за головокружения.

— Вы же сказали «хватай», я и схватил, — смеялся Кип. И он поднял его с пола и довел до дивана.

— Ничего, ничего, я же сам напросился, — держась за голову, пропыхтел Дженкинс, — а весу-то во мне все еще двести восемьдесят семь фунтов. — Как только головокружение прошло, лицо его осветилось радостью. — Да из тебя истинное чудо выйдет. Так и вижу тебя на ринге. Хочу, чтобы Стейнбек на тебя посмотрел.

— Стейнбек меня уже видел.

— Тебе надо форму держать, а ты закис, засиделся. Скажешь, не так?

Кип был рад случаю наладить отношения с Дженкинсом.

— И правда, я что-то обмяк. Поедем.

Они подъехали к клубу «Три звезды», рядом с мюзик-холлом, и поднялись по длинной, тускло освещенной лестнице, усеянной до верхнего этажа окурками. Там Дженкинс шесть раз постучал в дверь: три — подряд коротко, три — с паузами.

— Тут ребята поигрывают, ставки делают, так что пускают не всех, — сказал он.

Низенький еврей с большой сигарой во рту повел их в помещение с рингом посередине. Стейнбек тренировал молодого борца-тяжеловеса. Вокруг ринга несколько человек, все в шляпах, наблюдали за тренировкой.

Старина Стейнбек с автоматизмом навыка показывал «удушающий» прием. Его грудь покрывала густая черная шерсть. Перекосив лицо в жуткой гримасе, Стейнбек зажал парню локтем шею, поволок к канатам, одной рукой подтянул нижний канат вверх, а верхний коленом прижал вниз, сунул в образовавшуюся петлю голову парня, резко отпустил канаты, и они зажали шею его жертвы. Новичок старательно дрыгал ногами, вращал глазами, хрипел от удушья. Но, глядя на него, Кип прыснул со смеху: тупая юношеская физиономия не выражала ни малейшего страдания.

— Прекратить! Отставить! — заорал возмущенный Дженкинс. — Это же тюфяк! Бездарь!

— Паршивый трюк, а? — сказал Кип.

— Какие тут трюки с этакой харей! Как Стейнбек может душить его на канатах, когда этот пентюх даже не умеет сделать вид, что задыхается? Пойди, возьми-ка пару трусов, позабавься. Я скажу Стейнбеку.

Массивный, смуглый, с блестящими черными глазами, Кип выглядел чуть ли не на полторы головы выше Стейнбека. Сидевшие у стены мужчины повставали с мест и окружили ринг.

— Главное, не горячись, Кип, — мягко, терпеливо объяснял Стейнбек. — Проверим твою природную реакцию, как ты своей силой пользуешься. Иди в захват, постарайся меня швырнуть.

Сверкнув улыбкой, Кип бросился на Стейнбека и сшиб его. Под их сцепившимися телами похрустывала канифольная крошка. Они размыкались, схватывались, катались по полу, старались поднять друг друга и швырнуть на пол. Каждый мускул Кипа напрягся, и это было радостно, словно он дорвался до веселой игры, в которую долгое время ему не давали играть. Нравился ему и здоровый запах пота, и это предельное напряжение души и тела, когда он попытался одолеть противника с помощью природной силы, без приемом, дав себе полную волю. Однако плечи Стейнбека не поддались, он лишь обманно повернулся. Но что это? Молниеносный зажим, у Кипа сбило дыхание, руки вдруг обессилели — Стейнбек провел прием.

— Пришлось применить, — сказал Стейнбек Дженкинсу, — иначе его не вразумишь.

Спокойный голос Стейнбека вмиг остудил его яростный пыл, подобно голосу судьи Форда, когда тот велел ему посмотреться в зеркало.

— Стейни, — с трудом выдохнул Кип, — я не нарочно, я же не хотел тебе боль причинить. Ты ведь не думаешь, что нарочно?

— Старику Стейнбеку больно не сделаешь, сынок.

И Стейнбек любовно шлепнул Кипа по голове, поднялся и с благодушным видом пошел к канатам, похожий на опытного механика, который только что проверил мотор старой машины. Кипу было стыдно, что он так распалился. Проходя в душевую, он слышал, как Дженкинс жадно спросил Стейнбека:

— Ну, что скажешь?

Под душем Кип успокоился, подумал, что надо бы извиниться перед Стейнбеком, и тут вошел Дженкинс и заорал, стараясь перекрыть шум воды.

— Стейни сказал — ты злющий.

— Я извинюсь.

— Да он шутит. А насчет тебя у меня есть кое-что новенькое на уме.

— Насчет меня?