Радуга тяготения

Короче, это еще старый «кувшин», с тепличным колпаком. От перекрытого обзора в шейные мускулы Пирата вступает память. Постоянно кажется, что самолет не отлажен, хотя Пират то и дело балуется с разными триммерами. Вот теперь он пробует Военную Аварийную Мощность – посмотреть, как работает, хоть сейчас вроде ни Войны, ни Аварии, глаз с приборной доски не спускает, где об/мин-ы, давление на всасывании и температура головки цилиндра пихают свои красные риски. Сбрасывает и летит дальше – и вот пробует замедленную бочку над Целле, затем петлю над Брауншвейгом, затем – а, какого черта – иммельман над Магдебургом. Завалившись на спинку, в ухмылке болят моляры, он начинает бочку на волосок медленней, чуть-чуть недобрав до ста тридцати, и мотор едва не глохнет, его встряхивает чередой рывков, внезапных точек – закончить как обычную петлю или уйти в иммельман? – уже тянется к элеронам, к черту руль направления, о штопоре волноваться не след… но в последнюю секунду все равно легонько трогает педаль, мельчайший компромисс (мне под сорок, боже праведный, это и со мной, что ли, происходит?), и выходит из бочки. Уж лучше иммельман.

Орлом я летаю,Бомблю и шмаляю,

Никто меня сбить не горазд!Эй, дед Кайзер Билл, свое ты отжил —Я в твой город лечу, как напасть!

Все фройляйн и мадмуазели пускайСвет не гасят ночною порой…Я Ту-тутингский Ас, я бибикну сейчас —

И победа будет за мно-ой!

К этому времени Осби Щипчон должен быть в Марселе, искать связей с Блоджеттом Свиристелем. Уэбли Зильбернагель – на пути в Цюрих. Катье отправится в Нордхаузен… Катье…

Нет-нет, она не рассказала ему всего, что творила. Его это не касается. Сколько б ни рассказывала, в ней всегда будет какая-то загадка. Уж таков он сам, таковы те векторы, которым он не может следовать. Но как же им обоим удавалось не кануть в бумажные города и послеполуденные часы этого странного мира, грядущей Аскезы? Возможно ли, что нечто в этих особых комбинациях, вроде нынешней миссии, вводит в соприкосновение с теми, с кем тебе надо быть? что более формальные приключения по самой природе своей склоняют к разлуке, к одиночеству? Ах, Апереткин… Что это – пропеллер забарахлил? нет, нет, проверь давление топлива – вот стрелка датчика дрыгается, почти на нуле, бак пересох…

Мелкие полетные неприятности у Пирата, ничего серьезного… То и дело из головных телефонов призрачные голоса требуют опознавания либо делают выговор: диспетчеры внизу в собственном царстве, еще один слой на Зоне, антенны растянуты по глухомани, как редуты, излучают полусферы влияния, определяют незримые коридоры-в-небесах, реальные для них одних. «Тандерболт» выкрашен в ирландскую зелень-вырви-глаз. Трудно не заметить. Пират сам придумал. Серятина – это для Войны. Пусть гоняются. Поди поймай.

Серятина – это для Войны. Как, по всей видимости, и чудной талант Пирата проживать чужие фантазии. Со Дня победы в Европе – ничего. Но это не конец его экстрасенсорных закавык. Его по-прежнему «преследует» – так же косвенно и неопределенно – предок Катье Франс ван дер Нарез, истребитель додо и солдат удачи. Никогда толком не является и толком не исчезает. Пирату это как личное оскорбление. Вопреки себе он – совместимый с голландцем хозяин. Что Франс в нем нашел? Имеет ли это отношение – ну а то – к Фирме?

Он загнул спирему своих грез в грезы Пирата, еретических грез, экзегез ветряных мельниц, что вращались в тенях на закраинах темных полей, и всякое крыло указывало в точку на ободе гигантского колеса, что крутилось по всему небу, стартстопно, всегда синхронно вращающемуся кресту: «ветер» был средним термином, условностью для выражения того, что́ на самом деле приводило крест в движение… и применялось оно к любому ветру по всей Земле, верещал ли тот меж конфетных розово-желтых гор Маврикия или колыхал тюльпаны на родине, красные чашечки под дождем наполнялись водой, одна ясная бусина за другой, у всякого ветра есть собственный крест-в-движении, физически присутствующий либо подразумеваемый, и всякий крест – уникальная мандала, во вращении сводит противоположности воедино (и скажи-ка мне, Франс, в какой это ветер меня втянуло, что это за 25 000-футовый ветер такой? Что за мельница мелет внизу? Что она мелет, Франс, кто следит за жерновом?).

Вдали под брюхом «тандерболта» расчесами на зелени проплывают смягченные временем очертания древних земляных укреплений, деревень, опустевших при Великом Умирании, поля за домиками, чьих насельников безжалостно скосил северный поход черной чумы. За маскировочной холстиной, стылой, как полотна на мебели в запретном крыле дома, сопрано выводит ноты, которые никак не аранжируются в мелодию, распадаются тем же манером, что мертвые белки́…