Радуга тяготения

Его не трогают. Если кто и видел его самого или его костерок, подойти не пытались. Он отпускает волосы и бороду, ходит в рубашке и штанах из дангери, которые Будин стибрил ему из прачечной «Джона 3. Бяки». Но ему нравится бродить целыми днями голышом, по ногам заползают муравьи, на плечи присаживаются бабочки, он наблюдает за жизнью горы, знакомится с сорокопутами и гусеницами, барсуками и сурками. Куда только ему ни надо двигаться, но пока он лучше побудет вот здесь. Где он побывал — Куксхафен, Берлин, Цюрих, Ницца — все, небось, под надзором. Он, конечно, может попытаться — выйти на Шпрингера, на Блоджетта Свиристеля. Дались же ему эти бумаги, а? Что еще, к ебене матери, за бумаги?Можно попробовать какой-нибудь порт на Балтике, дождаться, пока зайдет фрау Гнабх, и с ней перебраться в какую-нибудь Данию или Швецию. ПЛ, конторы сгорели, архивы утрачены навсегда — может, в Европе бумаги не так важны… погодика, не так, как где,Ленитроп? А? В Америке? Блядь. Да ладно тебе…

Ага, по-прежнему думаешь, что есть дорога назад. Он же менялся, ну конечно, менялся, время от времени ощипывал альбатроса собственного «я», лениво, полуосознанно, как в носу ковырять, — однако единственное призрачное перышко, мимо коего его пальцы все время промахиваются, — Америка. Бедный засеря, все не может ее от себя отпустить. Слишком часто она во сне шептала ему люби меня,при бодрствовании ненасытимо соблазняла все его внимание, звала, сулила неописуемое. Однажды — он так и видит этот день — он, может, и сумеет ответить наконец

извини,точно сумеет и бросит ее… но не сейчас. Еще одна попытка, еще один шанс, еще одна сделка, еще разок встать в очередь, линию надежды. Может, просто гордыня. Что, если в ее конюшне ему больше нет места? Если она его выставила, она ж никогда ничего не объяснит. У ее «жеребцов» прав нет. У нее иммунитет против их мелких глупых вопросов. Она — в точности та Бикса-Амазонка, какую и вызывали твои фантазии.

А тут еще Ябоп, сцепка «Ябопа» и «я» из первобытного сна. К кому с этим-топойти? и особо же не вглядишься, правда? Если подберется слишком близко, ему воздастся. Могут сперва предупредить, а могут и нет, Они такие.

Знамения яснее, конкретнее. Он наблюдает за полетами птиц и узорами пепла в костре, читает по внутренностям форели, пойманной и очищенной, по клочкам оброненной кем-то бумаги, по граффити — на разбитых стенах, где штукатурка разлетелась от выстрелов и обнаружился подлежащий кирпич, — по граффити, разбитым на некие формы, которые тоже можно читать..

Однажды вечером на стене общественной сральни, вонючей и набрякшей тифом, среди инициалов, дат, торопливых очерков пенисов и открытых им навстречу ртов, трафаретов «Вервольфа», изображающих темного человека со вздернутыми плечами и в хомбурге, Ленитроп видиг официальный лозунг: WILLST DU V-2, DANN ARBEITE.

Хочешь V-2 — работай. Доброго тебе вечера, Эния Ленитроп… нет-нет, постой-ка, все нормалек, на другой стороне написали еще WILLST DU V-4-V, DANN ARBEITE.Повезло. Голоса через край — стихают, суть проясняется, он всего-навсего отброшен к Геббельсу и его неспособности не чинить того, что не ломалось. Но потребовалось усилие, чтобы походить вокруг и посмотреть на другую стену. Там могло оказаться что угодно. Сумерки же. Вспаханные поля, силовые линии высокого напряжения, канавы и дальние лесозащитные полосы тянулись на много миль. Ленитроп был храбр, он все контролировал. Но потом взор его привлекла другая надпись:

ЗДЕСЬ БЫЛ РАКЕТМЕН

Первая мысль: сам написал и забыл. Странно, что это пришло в голову первым делом, но пришло же. Может, он впутывает себя, некую вчерашнюю версию себя, в Комбинацию против того, кем был ровно тогда. В своей сонной коме шевельнулся альбатрос.

Былые Лени тропы, в среднем эдак по одному в день, итого десять тысяч, одни посильнее, другие наоборот, каждый закат переходят к дикому воинству. Они были пятой колонной в недрах его головы, только и ждали мгновенья, чтобы предать его четырем другим внешним подразделениям, что сжимали кольцо…

И поэтому рядом со вторым граффити Ленитроп обломком камня выцарапывает свой знак:

Ленитроп осажденный. Лишь когда он оставил рисунок еще в полудюжине мест, на него снизошло: на самом деле он рисует ракету A4,вид снизу. К тому времени он уже настроился на другие четырехчастные выражения — вариации на тему космической мельницы Франса ван дер Нареза: свастики, гимнастические символы FFFFв круге, симметрично перевернутые и задом наперед, Frisch Fromm Fr"ohlich Frei [358]над аккуратными дверными проемами на тихих улочках, к перекресткам, где можно сидеть и слушать шум уличного движения с Другой Стороны, доносятся вести о будущем (время там не последовательно: все события — в одном и том же вечном миге, поэтому не во всех посланиях обязательно «есть смысл» тут, им недостает исторической структуры, звучат чудно или безумно).