Рай там, где все поступают правильно

И Доран неуверенно качает головой. Девочка всё ещё протягивает красный глянцевитый плод. Проходит секунда… и Доран с твёрдостью несколько раз повторяет отрицательный жест.

Девочка опускает руку. Потом пожимает плечиками… и быстро убегает. А Доран… Кажется, он сожалел, что не попробовал угощение; ведь у девочки и яблоко есть, и сейчас она играет вместе с другими детьми. «Ну да! – вспоминает Макмилли. – Я думал: может быть, всё обошлось бы, надкуси я только разочек то яблоко».

В его детстве мать была ласковой и внимательной, говорила Дорану, что в его жилах течёт голубая кровь аристократов. Почему она так говорила?.. можно только догадываться. В год рождения Дорана она со своей матерью летала к родственникам в Ирландию и в Лондон – последний раз, когда она покидала город. Вскоре они переехали в другой район (довольно бедный), Доран поменял школу. Впрочем, не важно…

Даже уже когда мать подсела на героин (Доран не догадывался об этом), её отношение к детям какое-то время не менялось; она поощряла их к учёбе, следила за их успехами. Отец её в этом не поддерживал и обращал внимание на сыновей только когда хотел их наказать: Доран иногда получал от него крепкие подзатыльники, а вот Мэта, старшего из братьев, который с определённой поры ощутимо дополнял семейные проблемы, он избивал жестоко; как-то очень сильно досталось и матери… очень сильно.

Кстати, как теперь представлялось Дорану, после того случая мать больше времени стала проводить с мужем и вне дома, разумеется, перенимая его вредные привычки. Вскоре неожиданно для всех она сделала татуировку внизу поясницы и на голени. Дом в это время погружался в неухоженность.

Мэт сначала попался на краже в соседском доме, но тогда ему сошло с рук. Потом он был обвинён в нападении в составе банды и получил условный срок в три года.

Каких-то нехороших воспоминаний о брате у Дорана не было – просто негативный настрой, обида. Но сейчас он вспомнил подарок брата, который долго его радовал. Это были дорогие, только-только появившиеся в продаже электронные говорящие часы. Купить он их не мог, конечно, и о часах не знали ни отец, ни мать. Брат заметил, что Доран не может отвести взгляда от гаджета.

– Хочешь такие? – спросил старший.

Доран поднял сияющие глаза на него и покивал.

Брат снял часы и протянул их младшему:

– Держи.

Потом он дал ещё и зарядное устройство к чудесному гаджету.

Доран вначале носил часы тайком, надевая их только на улице и в школе, и они были общей, его с братом, тайной, а когда мать заметила на руке младшего сына довольно дорогой предмет, то Доран солгал, мол, это дешёвая игрушка, выменянная им на какую-то другую безделицу.

«Всё-таки мать любила Мэта больше».

Кончина первенца надломила женщину; теперь у неё как будто осталась одна забота – угодить мужу, а Доран был предоставлен самому себе.

Потом отца убили.

Среди множества неприятностей, связанных с отцом, была одна, запомнившаяся Дорану особенно. Боб Макмилли пришёл тогда домой в порванной рубахе, с разбитой губой и ссадинами на кулаках, плечах, груди. Он умывался в ванной, мать стояла рядом с ним, комкая испорченную рубашку, а Доран с братом глядели из коридора. На укоры жены Боб ответил:

– Я дерусь, чтобы боялись обидеть их, – а потом, как-то особо взглянув на жену, с твёрдостью добавил. – И чтобы всякие ублюдки не болтали лишнее про тебя.

С годами Доран уверился: пьяные дебоши отца, если и были связаны с защитой семьи (скорее, это была лишь отговорка или предлог), то совсем в ничтожной степени, тем не менее, произнесённые слова некоторым образом показывали его теперь с положительной стороны.

В последнем классе средней школы у Дорана были плохие результаты. Мать вызвали в администрацию, обсудить с ней резкое ухудшение результатов учёбы Макмилли, и после этого она завела с ним разговор на тему успеваемости, но как-то вяло и… словно извиняясь. А Доран к тому времени стал замечать падение матери, и она теперь не была для него той личностью, чьи слова следует воспринимать как истину, как императив; за её словами не было силы личного примера или принуждающей фигуры отца.

В следующие мгновения Доран окинул внутренним видением свою жизнь… и стало очевидно – он, как и прочие, обыкновенно имел в итоге совсем не то, к чему стремился. «Мы просто не знаем, как правильно, – повторил про себя Доран обобщающую мысль, а спустя минуту, раздумывая об отношениях Фло с отцом и о подготавливаемой опасной операции, добавил: – Но дело зашло слишком далеко и ставка высока».

«Было бы лучше, если бы Фло вообще не участвовала в этом деле».

Отступить было никак нельзя, но без сообщников, при ощутимом недостатке денег и времени, пришлось бы плотно привлекать Фло. Однако она – единственная нить, связывающая исполнителя будущей акции с жертвой: её надо держать подальше, а в идеале, вообще отстранить до тех пор, когда куш будет на руках и шум вокруг этого дела успокоится.

Да и вне практических соображений Доран не хотел, чтобы Фло участвовала в столь рискованной затее и как-то была замарана кровью.