Райотдел

Рана была довольно легкой, быстро зажила, и Наугольных стал работать, как и прежде. Начальство помалкивало в тряпочку: ему невыгодно было афишировать тот случай — как бы не стали разбираться и устанавливать, кто именно и в чем там оказался не на высоте. Но замолчать полностью все-таки не удалось: информация просочилась в Москву, и оттуда потребовали данные для награждения. Поскрипели зубами, потянули еще, сколько могли — и послали. И Герка получил орден. Он, конечно, пошучивал, отмахивался — мол, зачем мне это все надо? — но видно было, что он рад страшно и разыгрывает сцены ложной скромности. Уголовка гудела неделю, обмывая награду. Носов сам участвовал в одной пьянке.

— Слушай… давай зайдем к моим старикам, а? Они тут недалеко живут. Выпьем, посидим маленько… на часик, а? Я обещал, понимаешь — да мне там скучно с ними будет… Я у них после того, как это получил, — он дотронулся до ордена, — и не был толком, заскакивал раз пьяный, но ты же сам понимаешь… По идее, надо бы с женой, семейно прийти, посидеть — но у нас с ней теперь такие отношения… А сегодня — с другом, после демонстрации: чем не повод? Пошли, Мишка, не упирайся.

— Мне, видишь, самому надо еще в госпиталь к отцу идти…

— Мы быстро, Мишка! Пару-три рюмок, не больше! Мне тоже много нельзя, надо домой заглянуть, с дочкой погулять, а вечером крутиться…

— Дежуришь сегодня?

— С ребятами из КГБ одно дело прокручиваем — надо хиппарям клювы почистить, а то распустились совсем… А то соберутся, антисоветчину разную на пленках крутят — Высоцкого, Галича, эмигрантов там всяких. Вот мы сегодня и застукаем их, разомнем косточки… — Герка потянулся.

— Что, сам лично с ребятами будешь им клювы чистить?

Наугольных засмеялся:

— Заче-ем? Наша задача — инструктаж… Ну, и так, присмотрим со стороны. Кого-то задержать придется, под видом пресечения беспорядка — проверить, что-то изъять, попугать, то-другое… Хотя вообще — садить надо, садить, чикаются с ними… Пугануть как следует! Вон, процесс-то недавно был — по тем, кто Солженицына читал. Одному аж семерик отломили — это я понимаю. Пусть похлебает баланду. Ну, и этих изведем потихоньку… Это я недавно «Алису в стране чудес» дочке достал, там такой стишок есть забавный: «Уж я доченьку мою лелею, словно розу: я ее баю-баю, как сидорову козу». Вот и этих мы — баю-баю… как сидорову козу. — Слушай, дать тебе эту книгу? — шумел он, шагая рядом. — Я вспомнил, что у тебя ведь пацан — ровесник моей. Почитаете с ним. Я вообще пришел к выводу, что Кэрролл очень полезен детям — там такие оригинальные ходы, так развивают абстрактное мышление…

Старики его занимали довольно большую комнату в доме МВД, — дом этот строили еще пленные немцы, и построили капитальный, большой, в форме буквы «С» — предполагалось, что к этому дому в ряд будут пристроены еще несколько — так, чтобы сверху читалось слово СТАЛИН, и во всех будут жить сотрудники МВД и КГБ. Но денег поначалу хватило только на один дом, — да и дешевая рабочая сила иссякла на нем же: пленные начали возвращаться в Германию; с годами забылась и идея.

15

От дома МВД путь его лежал в госпиталь инвалидов войны, где находился теперь отец. Он ездил лечиться каждый год — здоровье стало худенькое, плечо ампутированной руки «мозжало», вдобавок начали подводить ноги, — он их однажды на фронте отморозил так, что четыре месяца провалялся в госпитале, чуть не отрезали.

По висящим в вестибюле спискам Носов узнал номер отцовской палаты, вызвал его через вахтершу и скоро увидал отца спускающимся по лестнице.

— Привет, батя! — он обнял старика за куцее плечо. — Как дела? С праздником тебя!

— Здорово… тебя взаимно. А ты уж отметился, гляжу? — отец втянул воздух.

— После службы не грех маленько причаститься. Я ведь с утра был на ногах, охранял демонстрацию. Как здоровье-то?

— Что здоровье! Лечат потихоньку… А толку! Новая рука все равно не отрастет. — Он отошел немного, окинул сына взглядом. — Вон ты какой, в форме-то! Я ведь тебя в ней первый раз вижу. Старший лейтенант, о! Как и я был. А дома худо, Мишка, худо… Изба-то велика ли у нас — а народу набилось… У Нинки с Николой скоро ребенок будет, да мы с матерью, да Толька с Витькой. Я Николе говорю: давайте, стройтесь, свой дом заводите, поможем! Нет, ничего не надо, только рычит. Раньше его и за мужика не посчитали бы: как так, при семье — и не строится! Нам сколь с матерью тяжело было, я ведь инвалидом пришел, безрукий — а все равно построились, как иначе-то! А этим — лишь бы глотку залить, ниче им больше не надо. На что рассчитывают? У нас ведь там квартиры не строят, не дают.

— Да, хорошего мало… Остальные как?

— Толька больно плох. Уж так пьет, что дальше некуда. И безобразничать стал. Недавно какую-то лахудру в дом притащил. Пьянущие оба. Привел, нас с матерью из комнаты выгнал, и — на кровать завалились… Долго ли так до заразы? Нет, он до армии такой не был. И со станка его сняли, грузчиком теперь робит.

— Сняли? За что?