— Кэтрин в ужасном состоянии, — сказала она. — Пожалуйста, будь с ней помягче.
— Идите вы обе к черту.
— Ну я-то ладно. Но не она. Так нельзя, Дэвид.
— Только не надо меня учить, что мне можно, а что нельзя.
— Разве ты не хочешь узнать, как она?
— Не особенно.
— Меня очень волнует ее состояние.
— Ну еще бы!
— Не будь идиотом. Ты умный человек. Говорю тебе: это серьезно.
— Где она?
— Там, ждет тебя.
Дэвид вошел в дом. Кэтрин сидела у пустой барной стойки.
— Привет, — сказала она. — Они так и не повесили зеркало.
— Привет, чертенок. Извини, я задержался.
Его поразили ее помертвевшее лицо и безжизненный голос.
— Я думала, ты уехал насовсем.
— Разве ты не заметила, что я ничего не взял?
— Я не смотрела. Ты мог уехать и без вещей.
— Нет. Я просто съездил в город.
— О-о, — сказала она и уставилась в стену.
— Ветер стих. Завтра будет хорошая погода.
— Мне все равно, что будет завтра.
— Тебе не все равно.
— Нет. Все равно. И ни о чем не спрашивай меня.
— Я не буду спрашивать, — сказал он. — Ты пила что-нибудь?
— Нет.
— Я налью тебе мартини.
— Алкоголь мне не поможет.
— Почему? Ведь мы все те же.
Он начал смешивать ей коктейль, и она машинально следила за ним.
— Брось мне оливку с чесноком, — попросила она.
Он вручил ей бокал, налил себе и чокнулся с ней.
— За нас, — сказал он.
Она вылила свой бокал на барную стойку и смотрела, как лужица растекается по деревянной поверхности. Потом взяла оливку и положила ее в рот.
— Нас больше нет, — сказала она. — Нет.
Дэвид вытащил из кармана носовой платок, вытер лужу и налил Кэтрин новую порцию.
— Все — дерьмо, — сказала Кэтрин.
Дэвид дал ей в руки бокал, она посмотрела на него и снова выплеснула на барную стойку. Дэвид снова вытер стойку и отжал платок. Потом выпил свой мартини и налил еще себе и ей.
— Этот бокал ты уже выпьешь, — сказал он. — Просто выпей, и все.
— Просто выпей, — повторила она и подняла бокал: — За тебя и твой чертов платок.
Она выпила все одним махом и уставилась на свой бокал. Дэвид был уверен, что сейчас он полетит ему в лицо. Но она поставила его на стойку, выловила оливку, съела ее и отдала косточку Дэвиду.
— Полудрагоценный камень. Спрячь в карман. У меня тоже будет, если ты нальешь мне еще.
— Только пей не так быстро.
— О, я уже в полном порядке, — сказала Кэтрин. — Да ты, вероятно, и не заметишь никакой разницы. Должно быть, так бывает со всеми.
— Тебе лучше?
— Намного лучше, правда. Если человек что-то теряет, он чего-то лишается. Так? Мы можем потерять только то, что у нас есть. Но взамен мы получаем кое-что новое. Значит, нет проблем, верно?
— Хочешь есть?
— Нет. Но я уверена: все будет хорошо. Ты сам это сказал, разве нет?
— Конечно.
— Жаль, я не помню, что же мы потеряли. Но ведь это не важно? Ты сам так сказал.
— Да.
— Тогда давай веселиться. Ну потеряли и потеряли, что бы там ни было.
— Должно быть, мы просто забыли, что это было, — сказал он. — Но мы вспомним.
— Я знаю, что сделала что-то не так. Но теперь все прошло.
— Вот и славно.
— Я не помню, что это было, но знаю, что виновата именно я.
— Не будем искать виноватых.
— Я вспомнила, — улыбнулась она. — Но я не изменяла тебе. Правда, Дэвид? Это невозможно. Я не могу тебе изменить — ты сам знаешь. Как ты мог сказать такое? Почему ты так сказал?
— Хорошо, не изменяла.
— Конечно, не изменяла. И мне жаль, что ты сказал это.
— Я не говорил этого, чертенок.
— Значит, кто-то еще. Но я оставалась верна тебе. Просто я сделала то, что собиралась. А где Марита?
— Думаю, в своей комнате.
— Я рада, что наконец пришла в себя. Как только ты простил меня, я снова стала самой собой. Но лучше бы виноват был ты, а я тебя простила. Теперь мы снова такие, как прежде, правда? И я не погубила того, что у нас было.
— Да.
Она снова заулыбалась.
— Вот и хорошо. Я схожу за ней. Ты не против? Она очень переживала за меня, пока ты не вернулся.
— Неужели?
— Я все говорила и говорила. Я вообще слишком много говорю. Она ужасно хорошая, Дэвид. Ты бы понял это, если бы получше узнал ее. Она была так добра ко мне.
— Черт бы ее побрал.
— Нет. Ты все простил, помнишь? Не начинай заново. Обещаешь? Мне слишком неловко. Честно.
— Хорошо, приведи ее. Она обрадуется, узнав, что тебе лучше.
— Я знаю, но и ты должен постараться, чтобы ей было хорошо.
— Ну разумеется. А что, ей тоже плохо?
— Ей было плохо, оттого что было плохо мне. Когда я поняла, что изменила тебе. Со мной никогда такого не было, ты же знаешь. Сходи, приведи ее, а то она волнуется. Хотя нет, не беспокойся, я сама схожу.
Кэтрин пошла за Маритой, и Дэвид проводил ее взглядом. Ее движения стали живее и свободнее, и голос уже напоминал голос прежней Кэтрин. Когда она вернулась, на губах ее играла улыбка и голос звучал почти как всегда.
— Марита будет через минуту, — объявила она. — Она прелесть, Дэвид. Как хорошо, что она с нами.
Вошла девушка, и Дэвид сказал:
— Мы ждали тебя.
Она взглянула на Дэвида и отвела взгляд. Потом опять посмотрела на него и, выпрямившись, проговорила:
— Простите, что задержалась.
— Ты чудесно выглядишь, — сказал Дэвид.
Она и в самом деле была очень хороша, но никогда ни у кого он не встречал еще таких грустных глаз.