Ракеты и подснежники

В глазах моих потемнело. Рванул Буланкина за лацканы шинели: что-то треснуло, из-под руки скользнула на землю, вспыхнув латунью, пуговица... Что бы произошло в следующую секунду, не знаю, если бы к нам не бросился Юрка Пономарев. Отдернув мою руку, он загородил своей высокой фигурой Буланкина.

-- Ты что, Костя?.. А ты прикуси язык, Буланкин!

Меня колотила нервная лихорадка. Молча повернувшись, бросился от позиции. Туда, к городку, домой! Почти бежал, не видя ничего перед глазами. В голове мешались мысли. Неужели правда? С Незнамовым?! Нет, не может быть! Врет Буланкин! А если не врет?! Пусть сама объяснит все...

Ноги несли сами собой, не чувствовал налипшей на сапогах грязи. Уже за осинником, когда показались домики, сзади окликнул срывающийся голос Юрки:

-- Костя! Перваков! Остановись же!

Нет, мне было не до него, и останавливаться незачем. Но Юрка догнал, пошел рядом, в распахнутой шинели, тяжело дыша. Заговорил, глотая воздух:

-- Не дури, Костя! Что ты хочешь делать? Глупостей натворить -- дело не хитрое. Имей в виду... все это не стоит выеденного яйца.

Я остановился, обернулся резко:

-- Что ты знаешь... об этом, о ней?

Его с легким румянцем лицо, тонкие раздувавшиеся ноздри и голубые глаза были совсем рядом. Я увидел: в них трепетнул огонек.

-- Говори -- правда?!

-- Какая правда? -- Он вдруг надулся, обозлился. -- Ну слышал болтовню какую-то. Но не хочу ее знать: бабская сплетня. Слушать их -- сам бабой станешь.

-- Значит, Андронов и Молозов тоже знают?

Мне хотелось, чтоб они ничего не знали. Возможно, все это враки. Но еще до ответа Пономарева: "Откуда я знаю!", не глядя на него, а только по паузе и отчетливому звуку -- тот будто сглотнул застрявший комок в горле -- я понял: они знали обо всем. Об этом Молозов, возможно, и собирался говорить вечером!

Лицо у меня горело. Мне показалось, что, если постоять еще минуту, не оторву от земли отяжелевших ног: в них будто слилась вся усталость ночи. Да, да, знали все, один я не видел ничего!.. Дыма не бывает без огня. Вот тебе и молчаливость, и слезы, и этот блеск в глазах. Первый раз он появился у нее в тот вечер, когда привел домой Незнамова. Привел на свою голову... Далекие миры, планеты, полет фантазии! Да, стажер из академии, старший лейтенант, будущий инженер -- синица в руках! Дружбу с ним завел, думал "духовным отцом" своего прибора наречь!.. С хрипотцой, неестественный смешок Незнамова отдался сейчас в ушах: "А жена у тебя -- красивая!" А что, если... пока ты, Перваков, сидел в кабине, корпел над схемами, провел бессонную ночь у аппаратуры, она была с ним?..

Нервная дрожь била меня все сильнее, мысли путались, и то, что говорил поспевавший рядом Юрка, не доходило до сознания. Что ему? Утешает. Случись такое с ним, и я то же самое делал бы...

Наверное сознавая это и чувствуя, что слова его не затрагивали меня, Юрка, распаляясь и злясь, рубил у самого моего лица длинными руками воздух:

-- Ну и что из всего этого? Что знают-то? Я тебя спрашиваю: кто-нибудь свечку держал? Все это, может, обеэс -- "одна баба сказала"! А потом -- мы заняты, больше недели уже домой ходим только ночевать, а ей скучно... Что ж, прикажешь, как собачонке на цепочке сидеть? А тут, сам говорил, он --рассказчик интересный, знает много... И еще скажу прямо: мы какие-то крепостники. Да, крепостники и дикари! Увидели жену, девушку в обществе с другим, сразу -- разбой, измена!

Я не слушал его, лихорадочно раздумывал: что теперь делать, как поступить? Воспаленное воображение рисовало: дома не только Наташка, там Незнамов. Они вместе, они даже могут не обратить на меня внимания...

-- Слушай, Костя! У меня к тебе просьба, дружеская... -- Юрка продолжал говорить горячо, с тревогой, -- Не делай глупостей. Лучше остынь, повремени... И имей в виду -- к нему, Незнамову, не ходи. Сторожить буду, не пущу. Так и знай! Сегодня он уедет: вчера с ним говорили Андронов и Молозов. Пусть катится. И домой не ходи, подожди... Молозов просил подождать.

-- Нет, она должна все объяснить!

На крыльце домика ощутил: легким недоставало воздуха -- глотал его ртом. В коридоре никто не встретился: Ксения Петровна, видно, еще спала. В комнате Наташка, стоя спиной к двери, расчесывала волосы. Кровать была прибрана. В зеркале увидел свое отражение. Оно было безобразным: бескровные тонкие губы стиснуты, глаза запали, угловатый подбородок, заострившись, далеко выдался вперед, его очертила резкая дужка, на щеках -- сизо-багровые, будто ожоги, пятна, они растекались и на нос. Шапка сбита набок, шинель расстегнута...

Обернувшись, Наташка отложила расческу. По лицу ее прошла судорога. Она, видимо, не спала в эту ночь: была бледной, усталой. Если бы не это, все выглядело бы обычным, как месяц, как десять дней назад и даже еще как вчера... И не было ничего того, что рисовало мое воображение минуту назад. Может, вообще ничего не было?..